class="p1">Если думать нелинейно, человеку, никогда не видевшему игру в шахматы, не предугадать всей ее невообразимой сложности по паре валяющихся на полу фигур. А тебе никто не показывал даже фигуры – только ворсинки фланели, приклеенной снизу на черной пешке, чтобы она не скользила по никогда не виданным клеткам. Всё вместе могло бы привести к разгадке, но это никому не нужно. Никаких тайн нет, просто сама правда слишком вторична по отношению к твоему стремлению познать ее.

Согласись, я немного сумбурно выражаюсь?

Это тоже часть стратегии и отголосок тактики.

Ты обязан остановиться, а в этом вопросе все средства хороши. Твоё собственное детство было изначально лишено смысла, как ты потом понял. Единственная, кому ты был нужен, твоя мать, ушла слишком рано. Рано и глупо: тогда от осложнений гриппа люди почти не умирали. Её убила какая-то сотая доля процента равнодушной статистики.

И ведь ты же помнишь: не только «скорые», даже не считающие нужным забрать её в больницу, не только равнодушную родственницу, у которой ты сидел в гостиной, играясь ненужными вещами и спрашивая: «Как там мама?».

– Всё хорошо, её скоро выпишут из больницы.

Ты помнишь, что стал никому не нужен. Тебе врали, ты с этого момента и начал понимать, что жизнь всегда будет ложью. Простым способом отделаться от чужого ребёнка без лишних волнений.

Тебе больно, Антон, больно? Это прекрасно!

Твоя жизнь всегда была бессмысленной. Благодушные, но живущие в своей эпохе бабушки, отец, пытливо выстраивающий свою собственную жизнь – грех осуждать, это его право, жениться и разводиться. Чужой, но родной брат как результат отцовских опытов. Школа, в которой ты, книжный ребёнок, перекормленный макаронами, сразу становился… даже не изгоем, нет! Для этого надо было всё-таки постараться: просто чужим. Не таким, как все, лишним колесом в телеге.

Дети очень здорово чувствуют эту инаковость, Антон. И когда они сплочённая толпа отпрысков работяг с заводов, и когда – стадо профессорских внуков. Не важны их общие черты, важны твои отличия.

– Ты должен хорошо учиться!

Кому должен, зачем, почему? Впрочем, это как раз понятно: человек может зарабатывать или руками, или головой. Если руки – как в твоём случае – растут из задницы, следует тренировать память и овладевать началами знаний. Кормить тебя никто не станет, птенца аккуратно подтолкнут к краю гнезда, подвинут крылом и будут наблюдать, что получится. Возможность хоть криво, но лететь по жизни, а не сразу упасть, свернув набок об асфальт жёлтый клюв, как раз и обеспечивает некоторое образование.

Воплощение мечты? Развитие способностей?! Я тебя умоляю. Ты бездарен, твой потолок – стать хорошим бухгалтером или вон менеджером ООО «Продаван». Всё. Без вариантов.

Нелюбимая работа, нелюбимая жена? Отлично!

Это просто отлично, Антон. Я с удовольствием напомню тебе об этом и многом другом. Я даже вытащу на свет божий твои отношения с людьми. Ты слишком вспыльчив? У тебя нет друзей? Остальные считают, что ты возгордился и зажрался? Прекрасно…

Тем проще мне, более обаятельному, более хитрому и значительно менее щепетильному занять в будущем твоё место. Я тоже осуждаю людей за их пороки, за глупость, за жадность, за лень и похоть, но – делаю это молча. Улыбаясь им в лицо. Такая дорога проще, на ней почти нет выбоин, когда катишься колобком между таких же лоснящихся боков, сталкиваясь только иногда и по касательной, как в бильярде. Кием ткнуть могут, но это уже некий процент вселенского невезения, не более. Как смерть мамы.

Снова разворошил муравейник, да?

Я помню всё, что и ты, Антон. Я помню как тебя гнали из детских компаний, не беря в игру. Как ты сидел один за партой в классе – нет, ну кто-нибудь из девчонок, иногда, садился, рядом. Вот это даже я не могу не признать: женское внимание тебя спасало время от времени, это было. Хотя лично тебе стало бы легче, будь ты гомосексуалистом: у них принято прижаться к мужскому плечу, поплакать в чужую небритую подмышку, отсосать с восторгом. Но чего не было – того не было. Я же не выдумываю, я говорю одну только правду. Тебе пришлось жить сложно, одиноко и глупо, это куда хуже гей-темы, мне кажется.

А как ты метался между вроде бы родными людьми, просто чтобы было, где жить? О, это вообще отдельная песня. Это убивало тебя, но ты упрямо считал, что вот у одной бабушки – не высовывайся, это не твой дом, соблюдай правила! – а вот у другой – калитку я привыкла запирать строго в девять вечера! А потом? А что – потом, можешь перелезть через забор.

И ведь лазил как миленький. Когда живёшь на коврике в прихожей, можно только уйти, не оборачиваясь, либо терпеть. И устраивать по-женски сопливые истерики время от времени. И деньги, Антон, деньги, которых никогда не было – судьба не дура, она не одаривает слабых, зная, что всё будет спущено сквозь пальцы.

Деньги, неуважаемый мой близнец, категория силы. Возможностей. Власти. У тебя не было, нет и не будет ни малейших возможностей дотянуться даже до малой толики всего этого. Ты пуст как коробка из-под дешёвого печения. В такие не кладут даже нитки или иную подобную мелочь, слишком уж ненадёжное вместилище, одноразовое картонное нечто.

Ты уже ненавидишь меня, нет?

Хотя да – ненавидеть ты тоже не умеешь. Для этого нужен стержень в спине, а не набор позвонков из неудачного холодца. Ненависть тоже оружие, тоже признак силы. Победить без неё вообще невозможно, только сдаться. А ведь ты – вечно сдавшийся, верно? Помнишь, как летом к бабушке – двоюродной, но не в этом суть, – у которой ты всё-таки прижился на время, приезжала твоя тётя с мужем и двумя детьми? Почти каждое лето. Надолго. Выгоняя тебя к чёртовой матери из так и необжитых, но всё-таки почти родных комнат.

А ты спал на бабушкином диване, где она – много позже, но да – в конце концов умерла. Или на веранде с принципиально неоткрывающимися окнами, потому что сэкономили на петлях и шпингалетах, задыхаясь душными летними ночами от вечного смрада морилки в дереве стен. Ты даже не мог возмутиться, что взрослый человек – сколько тебе было, двадцать, двадцать два? – вообще-то не должен жить как собака, которую где привяжут – там и дом.

Или мог? Не плачь, Антон, не плачь. Всё так и было.

В оправдание – если оно тебе нужно. Необходимо? Ну, хорошо, я скажу кое-то и в оправдание. Очень многие живут так же