– С-спасибо, – кивнул Олег. – Очень, знаете ли, познавательно. Вы меня простите, но меня ждут. Огромное спасибо вам за… ммм… лекцию.

– Лекцию! – со вкусом произнес профессор. – Именно лекцию, да-да. И вы можете гордиться, молодой человек, что стали первым, кто ее прослушал. О, придет время, и я прочту целый курс лекций по цивилизации инсектоидов. Я объеду с ними весь мир! Париж, Лондон, Нью-Йорк…

Сотников поднялся, протянул старику руку.

– Спасибо еще раз. Чай тоже выше всяких похвал.

– Да-да… – пробормотал профессор. Глаза его затуманились – видимо, он грезил о своем будущем триумфе. – Всего вам доброго…

Олег вышел и увидел, что ночь уже вступила в свои права. Опрометью, постоянно озираясь, он бросился к избушке, где отдыхал Эль Гарро, и три раза долбанул в дверь кулаком.

– Чего бьешься, как баран о столб, амиго? – хмуро спросил капитан, открывая дверь. – Вижу, профессор нагрузил тебя по полной программе. Заходи.

Сотников вошел, запер дверь и сел на свою кровать.

– Мне страшно, – сказал он без обиняков.

– Жизнь вообще страшная штука, – пожал плечами Эль Гарро, и его плащ заскрипел. – Страшнее ее только смерть. На столе еда, в кувшине вино. Когда закончишь, погаси лампу и ложись. Завтра будет тяжелый день.

– Вязовский, – властно говорит Свеча, – выдай им камуфло из подменки и берцы какие-нибудь, а то они как папуасы.

– На себя посмотри, – ворчит Костыль.

Вразвалочку прикатывается толстяк с нашивками старшины, местный каптер Вязовский, кидает нам свернутую одежду и связанные шнурками стоптанные ботинки. Как ни странно, с размерами он почти угадал, а может, так совпало. Мы натягиваем камуфляжку, выгоревшую, застиранную, но еще достаточно прочную. Правда, у меня на куртке имеются две аккуратно заштопанные дырочки – одна на груди, другая – на спине. Понятно, откуда они, но уточнять не хочется. Все тот же принцип: меньше знаешь – легче дышать.

База Западного погранотряда, на которую нас привел патруль, живет своей обычной жизнью – за окном строится очередной наряд, на вышке торчит дозорный с биноклем, у забора мускулистый хлопец в трениках с отвисшими коленками колет дрова. Все бы ничего, но командует базой наш общий старый знакомец, ныне уже майор Николай Свяченко, он же Коля Свеча. Лично мне встречаться с этим человеком хотелось бы меньше всего. Думаю, Костылю тоже.

Попали мы, чего уж. Как куры в ощип. Как говаривал Жора Апрятин: «Таков печальный итог».

– Та-ак… – Свеча смотрит на лежащий на столе контейнер, достает десантный нож, стучит кончиком по обшарпанному металлу, поддевает все еще болтающуюся сургучную печать, уцелевшую даже во время плавания по Долгому озеру. – Что тут?

Я хочу сказать, что это вообще не наше, но Костыль опережает меня.

– Образцы осадочных горных пород с нефтеносного горизонта левого берега реки Дармы, – говорит он. Спокойненько так говорит. – Несем заказчику в Сурган с Ржавых болот. Конкуренты пытались перехватить, мы отрывались – и вот оказались здесь.

Ухмыльнувшись, Свеча перерезает шнур, поддевает защелки запоров и открывает контейнер. Несколько секунд смотрит на его содержимое, потом переводит взгляд на нас. Ухмылки на его лице – как не бывало.

– Это что?.. – сипло спрашивает Свеча и темнеет лицом.

– Образцы, – невозмутимо говорит Костыль. – Я же сказал.

– Это что?! – орет Свеча, выхватывает из контейнера камень величиной с голову годовалого младенца и запускает в Костыля. Тот уклоняется, пожимает плечами. Камень с гулким стуком катится по полу. Я вытягиваю шею, заглядываю в контейнер. Там – действительно одни камни. Грязные куски известняка. Никакого РПГ-2 нет и в помине.

Ай да Костыль, ай да сукин сын! Я ведь чуть не утонул из-за этих булыганов… С трудом сдерживаюсь, чтобы сохранить спокойствие. Очень хочется дать тихушнику Костылю в рожу. Интересно, когда и где он подменил содержимое контейнера?

Костыль тем временем закидывает ногу на ногу, складывает руки на груди и говорит:

– Не понимаю – а что ты хотел там увидеть? Гранатомет, что ли?

Пихаю Костыля ногой под стулом. Не нужно перегибать палку, со Свечой это опасно, он псих и садист. Но Костыль, похоже, знает, что делает.

* * *

Камера, в которую нас закинули, большая, даже можно сказать, комфортабельная – двойные нары, окошко под потолком, лампочка над дверью. Дверь, правда, не глухая, а решетчатая, как в американских тюрьмах, а по коридору бродит вертухай с «помпухой».

Сажусь на нары, смотрю на прутья решетки на окне. Они основательные, чуть не в руку толщиной, намертво вмурованы в бетон. Такие даже «болгаркой» пилить заманаешься. «Сижу за решеткой в темнице сырой».

Очень хочется спросить про РПГ и камни, но я догадываюсь, что в камере может быть прослушка, и поэтому задаю нейтральный вопрос:

– Как думаешь, надолго мы здесь?

Костыль садится рядом, пожимает плечами.

– Хэ-зэ. Сейчас они будут со Штабом связываться, выяснять, что к чему. Там тоже репу чесать начнут. Пока допрут, что мы – это те, кого они ловили, пока свяжутся с Сурганом… В общем, день-ночь посидим точно.

Встаю, иду к окну. Хватаюсь за прутья, подтягиваюсь и выглядываю наружу. Взгляду открывается пейзаж из серии «изнасилованная земля» – забор, пустырь, ржавая рама локомобиля, редкие кустики местной полыни. Сыплется мелкий дождик. Вечереет. Тоска.

Костыль заваливается на нары, натягивает на лицо воротник камуфляжки.

– Я – спать.

Вот ведь гад, воспользовался тем, что я поднялся, и занял нижнее место. Делать нечего, лезу наверх. Нары на стальной раме, не скрипят, не шатаются. Жестковато, правда, – вместо матраса соломенный тюфяк, пахнущий мышами, но это ничего, терпимо. «Нам бы ночь простоять да день продержаться».

Разуваюсь, устраиваюсь поудобнее, закрываю глаза. События прошедшего дня кружатся в голове, как картинки в калейдоскопе. Я еще пытаюсь что-то анализировать, прикидывать, но мозг уже отключается, и я соскальзываю в сонный омут.

Просыпаюсь от странного ощущения нереальности происходящего. Вначале вижу серый бетонный потолок над головой, тусклую лампочку в стороне, над дверью, а потом понимаю, что меня встревожило.

Тишина.

Невероятная, абсолютная, неживая тишина. Не слышно ни далеких голосов пограничников, ни звуков шагов, а главное – я не слышу дыхания Костыля.

Свешиваюсь с нар, спрашиваю:

– Э, ты что, помер?..

– Тш-ш! – шипит Костыль, приложив палец к губам, потом кивает на окно.

Перевожу взгляд – и вздрагиваю. Оттуда, из темноты, на меня смотрит… кто-то. Узкое темное лицо – или морда? – и на ней огромные фосфоресцирующие глаза, выпуклые, безжизненные.