– И что мы можем сделать?

– Практически ничего. Разве что послать нашему флоту приказ не допустить уход французских кораблей с театра боевых действий. Их флот был большей частью уничтожен русскими в Севастополе, поэтому это вполне реально.

– Пусть первый лорд адмиралтейства немедленно пошлет туда приказ задержать их любыми методами.

– Насколько мне известно, подобный приказ уже отдан. Только сможем ли мы его доставить раньше, чем французы?..

– Мистер Каттлей, а как расцениваете ситуацию лично вы?

– Ваше величество, я всего лишь пешка на глобальной шахматной доске.

– И тем не менее?

– Я считаю, что с русскими надо как-то договариваться. Чем дольше мы будем тянуть с заключением перемирия, тем опасней это будет для нас и тем больше мы потеряем. Можете мне поверить, я неплохо знаю русских: им свойственно великодушие, но они не приемлют несправедливости. И для них эта война в корне несправедлива. Особенно после того, как именно наш посол в Константинополе добился непринятия Венской ноты и тем самым подготовил почву для войны.

– И здесь этот виконт Стрэтфорд де Редклифф… – протянула Александрина Виктория, проигнорировав тот факт, что и она очень хотела тогда наказать русских.

– Я считаю, что нужно срочно попробовать спасти то, что еще можно спасти, ваше величество. Можно попытаться связаться с русскими через Гаагу – в их посольстве, равно как и во многих других, есть неизвестный пока нам сверхбыстрый канал связи. А добраться туда можно за один-два дня.

Виктория взяла чистый лист бумаги, написала на нем несколько слов, подписала его и поставила печать, сделала то же со вторым листом бумаги, после чего взглянула на молодого человека и, улыбнувшись краешком губ, проинструктировала:

– Вот вы этим и займитесь. Эта бумага дает вам полномочия вести переговоры от нашего имени. А вот эта, – тут королева величественным жестом протянула листок Каттлею, – дает вам титул рыцаря и обращение «сэр», иначе русские не захотят с вами разговаривать.

– Встаньте на колени, мистер Каттлей, – Виктория, взяв небольшой церемониальный меч, висевший на стене, дотронулась им до одного его плеча, потом до другого и торжественно произнесла: – Нарекаю вас сэром Чарльзом. Встаньте, сэр Чарльз. Возьмите паровую яхту в Гринвиче; я вам выправлю ордер, и отправляйтесь как можно скорее в Голландию.

– С этим-то я справлюсь, ваше величество. А вот уговорить русских будет нелегко. Их посол в Голландии, Сергей Григорьевич Ломоносов, имеет прозвище «крот» – именно из-за своей изворотливости[100].

– Давайте обсудим, что именно мы сможем предложить русским. И надеюсь, что вы не разочаруете вашу королеву, сэр Чарльз. Тем более, как я успела заметить, то же прозвище прекрасно подошло бы и вам.

29 (17) ноября 1854 года.

Корвет «Бойкий», Северное море.

Контр-адмирал Дмитрий Николаевич Кольцов

Вот так судьба даровала мне возможность пообщаться еще с одной коронованной особой. Только, в отличие от императора Николая Павловича, Наполеон под номером три был, как бы это поприличней сказать, монархом второго, нет, даже третьего сорта. Одним словом – секонд-хэнд. И случилось сие после того, как старший лейтенант Шестаков задержал беглого императора на американском клипере.

Американский клипер отпустили с миром: их контрабанда нам была до одного места, – а Луи-Наполеона, одетого в цивильный костюм, без его знаменитых усов-стрелок и козлиной бородки, на катере доставили на «Бойкий». Вел он себя испуганно-надменно. Видимо, беглец еще до конца не определился с дальнейшей линией поведения. К тому же он не знал, как мы с ним поступим.

Одно дело, если отправим его в Петербург. Луи-Наполеон знал о рыцарстве русского царя и рассчитывал, что император Николай лишь пожурит его незлым бабулиным голосом и, подержав какое-то время под домашним арестом в одном из загородных царских дворцов, отпустит на все четыре стороны.

Хуже будет, если русские сумеют договориться с его кузеном и передадут беглеца Франции. Тут возможны различные варианты, вплоть до пожизненного заключения или даже гильотины. Одно успокаивало Наполеона: зная характер царя Николая, он был почти уверен в том, что передача бывшего императора в руки французского правосудия будет оговорена условием – не выносить арестанту смертного приговора.

Я не стал ни обнадеживать, ни огорчать Луи-Наполеона. Мое дело маленькое, хотя, зная о неуемной жажде власти племянника Великого корсиканца, лучше было бы посадить того в мешок, привязать к нему чего-нибудь тяжелое и выбросить за борт. Но императору Николаю виднее, как поступить с нашим пленником.

По рации мы сообщили в Петербург о поимке беглеца, и нам оставалось лишь терпеливо ждать решения оттуда. Тем временем корабли не спеша огибали Великобританию: соваться в Ла-Манш нам, опять же, не с руки, передавать же беглеца придется либо в Дании для дальнейшей доставки в Питер, либо в одном из портов Северо-Восточной Франции. По дороге мы еще успели немного поохотиться, но именно немного – «дичь» стала пугливой, и британские корабли предпочитают отстаиваться в портах, в море без особой нужды не выходить.

А вот у Луи-Наполеона, похоже, с терпением было не очень. Содержался он в каюте, которая перед его поимкой была наскоро переоборудована в ИВС. Я велел приставить к нашему гостю надежную стражу, которая не спускала с него глаз. За свою бурную, полную приключений жизнь Луи-Наполеону неоднократно удавалось спасаться бегством от правосудия. Я не сомневался, что и сейчас он лихорадочно ищет способ побыстрее «сделать ноги». Но, когда он просил о встрече, то я по возможности навещал его.

Он каждый раз начинал рассказывать мне о своих грандиозных реформах, о своих планах для Франции, о том, что он любит Россию и сделал бы все (если бы не этот выскочка Плон-Плон), чтобы заключить выгодный для обеих сторон мир и стать нашим вернейшим союзником. Порой он весьма забавно описывал разные моменты своей биографии. Единственное, о чем он не проронил ни слова, были его побеги. А мне приходилось лишь внимать рассказам экс-императора и время от времени кивать головой. Но в конце концов спокойствие каждый раз ему изменяло, и Луи-Наполеон заводил скользкие разговоры о том, что, дескать, лучше всего было бы для нас отпустить его с миром.

– Мсье адмирал, – говорил он, сделав невинное лицо, – я готов дать вам честное слово, что больше никогда не ступлю на землю Старого Света. Я буду жить в Америке на положении частного лица и не лезть в политику, даже если меня очень будут просить об этом. Клянусь всем святым, что все будет именно так.

Произнося все это, Луи-Наполеон был как две капли воды был похож на жуликов из XXI века, которые с экранов телевизоров убеждали доверчивых лохов вложить свои деньги в очередную финансовую пирамиду. Только «Рио-Риты» не хватало и Лени Голубкова с сапогами для супруги.