Тем не менее адмирал по моему приказу предъявил визирю ультиматум, на что Эмине-паша, пообещав передать его султану, приказал адмиралу покинуть дворец. Двадцать четыре часа минули вчера в восемь часов вечера. А вот сейчас, когда склянки пробили половину седьмого утра, когда только-только начало светать, на спящий город обрушились сотни бомб и ядер.

Одновременно корабли второго отряда, подойдя вчера поздно вечером к французскому флоту, точнее, к тому, что от него осталось после Севастополя и Варны, расстреляли в упор корабли под трехцветным флагом. Французы даже не поняли, что произошло. Затем подверглись обстрелу и турецкие корабли, кучно стоявшие на якоре чуть поодаль. Шансов на спасение у них тоже не было. Вот загорелся один, потом второй, третий, четвертый… Некоторые пытались сбежать, но мы не оставили им никаких шансов – наши ядра топили их один за другим. С их стороны прозвучало всего несколько пушечных выстрелов: но ни один из кораблей моей эскадры не получил видимых повреждений.

Единственно, кого нам стоило бы всерьез опасаться, были проклятые русские. Для того, чтобы парировать эту угрозу, мы установили батареи в двух точках пролива Босфор, там, где его ширина составляла всего три кабельтовых в одном месте и четыре в другом. Единственный путь, по которому русские корабли могли дойти до Константинополя, был надежно перекрыт.

Конечно, турки могли бы попробовать атаковать наши батареи с суши, но для этого им надо будет сначала прийти в себя, подвести войска, а это, если учесть, что их штаб был уничтожен в первую очередь, произошло бы не скоро. Так что пока можно не спеша заняться городом.

Следующим актом устрашения должна стать высадка десанта прямо на причал у Топкапы – после разрушения стены дворца артиллерийским огнем. Отряд, до того обстреливавший Таксим, переключился на приморскую стену султанского дворца, и корабли с десантом одновременно начали движение по направлению к причалу… Еще немного, подумал я, и дворец будет в наших руках.

Тут я услышал странное гудение в воздухе, – над нами появилось нечто, напоминающее помесь гигантской стрекозы и головастика. Три дня назад мы ее увидели впервые: тогда некоторые из наших людей, прослышав про разгром французского флота в Севастополе, где они наблюдали подобное «насекомое», ударились в панику. Но «стрекоза» мирно облетела стоянку нашего флота, а затем удалилась на север, вдоль Босфора. Вчера же она летала на юг, к Дарданеллам, но тоже никаких враждебных действий не предпринимала.

Так что никто ее больше не боялся. Но вдруг у нее под брюхом появился дымный шлейф, затем еще один, и еще… Наши корабли начали гореть. Первым взлетел на воздух «Боскауэн», за ним – еще два корабля.

Я громко скомандовал:

– Шлюпку мне! Быстро!

Но я опоздал: пока ее спускали на воду, огненная стрела ударила в борт «Британии». Языки пламени, вырвавшиеся из световых люков и орудийных портов, страшный взрыв – и я уже лечу по небу, словно клочок бумаги. Потом я увидел морские волны, быстро приближавшиеся ко мне. Удар о воду оказался весьма болезненным. Пучина сомкнулась надо мной, но я все же сумел вынырнуть на поверхность и ухватиться за кусок реи.

Меня должны были спасти – ну не может быть так, чтобы никто не бросился спасать адмирала ее величества. Уцелевшие корабли на всех парах удирали подальше от этого страшного места, а дымные шлейфы тянулись от страшной стрекозы то к одному, то к другому кораблю моей эскадры.

Скоро русская (а чья же еще?) стрекоза ушла на запад, но остатки нашего флота продолжили паническое бегство. Возвращаться и спасать меня они явно не собирались…

…Вода была холодной, тело мое била крупная дрожь. Неожиданно я увидел большую шлюпку с высоко задранным носом, которая двигалась со стороны горящего города.

Я заорал что было мочи:

– Эй! На лодке! Спасите!

Несколько гребков, и шлюпка оказалась совсем рядом со мной. Меня зацепили багром и подтащили к судну. Довольно грубо два звероподобных турка схватили меня за мундир и перевалили через борт, словно мешок с мокрым бельем. Они обшарили мои карманы, забрали кошелек, часы, сорвали с пальцев перстни. Потом турки, переговариваясь друг с другом на своем тарабарском наречии, связали мне руки и ноги.

Возмущенный до глубины души, я заорал:

– Немедленно развяжите меня, дайте сухую одежду и доставьте к вашему султану! Я адмирал британского флота Дандас!

Услышав мое имя, турки, до этого брезгливо рассматривавшие меня, громко загалдели. Один из них треснул меня по голове веслом (азиаты – они и есть азиаты! Бить беззащитного человека по голове – это так нецивилизованно!). Последовал еще один удар, и я потерял сознание…

30 (18) ноября 1854 года.

Голландия. Гаага.

Сэр Чарльз Каттлей, специальный посланник ее величества

Сразу после аудиенции у королевы я заскочил к себе, взял свой саквояж, заранее подготовленный моим камердинером Джоном как раз для таких случаев, в потайной карман плаща сунул документы, подтверждающие мои полномочия, а остальные бумаги, вместе с деньгами, распределил между другими карманами. Джон отвез меня на вокзал Лондон-Бридж, откуда я уехал первым же поездом в Дувр. Ехал я вторым классом, чтобы не привлекать внимания, но пассажиров было мало и почти все вышли в Кентербери. Я тоже вышел: в Дувре сейчас делать было практически нечего. Далее я добрался до Рамсгейта, где зашел в паб недалеко от порта. Номера на втором этаже были пусты, и я снял один из них за смешные деньги. Оставив в нем свой чемодан, я попросил слугу заказать мне отдельный кабинет. Когда ко мне подошел бармен, я поинтересовался, не видал ли он Огастаса Туаймана.

– Могу послать за ним боя. Только как вас представить?

– Скажите, что есть дело.

Через пятнадцать минут ко мне подошел старый моряк, весьма смахивающий на пирата из приключенческих книжек. Это было недалеко от действительности: корабли он не грабил, а вот контрабандой очень даже промышлял.

Посмотрев на меня, он без лишних слов спросил:

– От кого?

– От Альфреда Черчилля.

– Понятно, – его хмурое лицо стало чуть приветливее. – Куда?

– В Схевенинген.

– Пять фунтов.

Я чуть не поперхнулся от возмущения. Билет первого класса в Америку стоил около двадцати фунтов.

– А не слишком много?

Туайман бесстрастно покачал головой.

– Времена такие. Русские рыщут, другие боятся. Впрочем, если найдете кого-нибудь другого, подешевле, отправляйтесь с ним. Только вряд ли он будет держать язык за зубами.

– Хорошо, пять фунтов.

– Но деньги вперед.

Я достал бумажник и протянул ему пятифунтовую бумажку. Он спрятал ее в карман и спросил:

– Когда?

– Как можно скорее. Мне желательно быть там послезавтра утром.