создали из него глагол «понукать», но откуда появилось это слово, мы почти не знаем. Оказывается, слово «ну» по-китайски значит «вперед», а слово «на», которое мы произносим, передавая что-нибудь друг другу, значит «возьми». Попутно я вспоминаю слово «берлога», которое кажется совершенно русским словом, а между тем по-немецки «беер» – значит «медведь», а «лог» – «дыра», несомненно, что «медвежья дыра», или «берлога», целиком заимствовано из немецкого языка и говорить «медвежья берлога» – значит повторять два раза одно понятие, а выражение «собачья берлога» уже совсем бессмысленно.

А вот откуда происходит слово «безалаберный»? Мне говорили, что в глухих деревнях Псковской губернии можно услышать слово «аляберь», которое заменяет общеупотребительное слово «порядок», отсюда и «безалаберный» вместо «беспорядочный».

Я пишу эту последнюю главу своих записок в сентябре 1932 года; в этом году исполняется пятнадцать лет Октябрьской революции. Прошло пятнадцать лет со дня переворота, который коренным образом изменил условия жизни большинства, но здесь я затрону лишь наши личные переживания. Одна из наиболее неприятных сторон – это слишком большая забота о питании; прежде на этот предмет мы обращали очень мало внимания, для того чтобы быть сытым и есть то, что нравилось, требовались только деньги, и деньги очень небольшие. На еду тратилось не более десяти-пятнадцати процентов заработка. С самого начала революции оказалось, что для еды нужны не только деньги, но и масса других забот по добыванию этой еды, и заботы эти постепенно прогрессируют. Если не считать двух лет после объявления нэпа, то в остальные годы карточки, удостоверения, очереди и прочие заботы поглощают так много времени, что необходимость питаться является чрезвычайно тягостной. Последние годы стали еще более тягостными потому, что кроме забот и разных осложнений по добыванию пищи дали о себе знать крайне высокие цены, и уже заработка не хватает, чтобы удовлетворить аппетиты рынка. Другой неприятной стороной было постоянное вмешательство в личную жизнь со стороны всяких властей, которых развелось громадное количество и которые с необычайным рвением принялись за так называемое углубление революции, бесконтрольно расширяя свои права далеко за пределы предоставленной им власти.

Один принял за зеркальный шкаф обыкновенные шведские шкафы для книг, а другой доказывал, что если есть дети, то рояль является необходимостью, а если детей нет, то рояль представляет из себя предмет роскоши, который должен оплачиваться налогом.

Началось с усердствования финансовых инспекторов, которые не ограничивались официальными данными с места службы, а желали проникнуть во все подробности семейной жизни. К нам являлись типы, которые хотели доказать, что на увеличение подоходного налога влияет присутствие в квартире рояля и зеркального шкафа. Причем один принял за зеркальный шкаф обыкновенные шведские шкафы для книг, а другой доказывал, что если есть дети, то рояль является необходимостью, а если детей нет, то рояль представляет из себя предмет роскоши, который должен оплачиваться налогом. Приходилось заполнять громадное количество анкет, составленных настолько сложно, что ответы на них бывали очень затруднительны. Так, однажды я добросовестно показал, что, кроме жалования, заработал на составлении заказанного мне проекта, и поместил этот заработок не в ту графу. Результатом было обложение меня налогом по другой категории, в значительно большем размере, и мне стоило много хлопот по разным учреждениям, чтобы добиться снова своих прав служащего, а не занятого вольной профессией.

Третьим злом было слишком недобросовестное отношение к чужому имуществу и к чужому труду. Я не говорю уже о простом воровстве, которое случалось на каждом шагу, когда нас обворовали на квартире в Денисовском переулке и когда мы страдали на даче от массы мальчишек, забиравшихся и ночью, и днем в огород и цветник. Но сколько было случаев, когда мне поручали работы по моей специальности, пользовались ими и совершенно забывали об уплате, несмотря не только на словесные договоры, но и на письменные условия.

Оглядываясь на последние пятнадцать лет, я прихожу к убеждению, что годы революционного времени прошли для меня лучше, чем для многих других. Правда, вначале я пострадал, как и большинство, в материальном отношении: я не получил ничего от имущества своего отца, хотя на это наследство я никогда и не смотрел как на принадлежащую мне долю, считая ее принадлежащей моему теперь покойному сыну.

Я лишился всего своего текущего счета, который растаял при понижении стоимости денег. Мне не отдали ничего из сейфа, где лежало все столовое серебро и золотые вещи моей первой жены. Одна из моих шуб была на сохранении в магазине Михайлова, и обратно я ее не получил.

Когда я сдал полный отчет о постройке Брянского вокзала и здания Правления Киево-Воронежской железной дороги, то оказалось, что контрагенту Цигелю не уплачено еще за произведенные работы около семисот тысяч рублей, а так как я получал свой гонорар с суммы, уплаченной за работы, то мне причиталось получить двадцать восемь тысяч рублей. Но несмотря на сданный и принятый такой дорогой отчет, я своего вознаграждения так и не получил. Наконец, мой небольшой дом в Денисовском переулке был муниципализирован, и я, прожив в нем несколько лет за очень высокую квартирную плату, вынужден был его покинуть. Таким образом, все мои сбережения за двадцатилетнюю усиленную работу в Москве от меня ушли, и я сохранил лишь свою профессию, свой опыт, любовь к своему делу и энергичное желание продолжать свою работу. Последняя неотъемлемая моя собственность оказалась и наиболее жизненной, и наиболее сохранной.

В настоящее время у нас есть прекрасная уютная квартира с ярким солнцем, с террасой в сад, вполне приспособленная как для работы, так и для отдыха среди картин и фарфора, которые сохранила моя жена.

У нас есть великолепная небольшая дача в Болшеве, перед дачей чудный цветник и за ней – лужок, огород и масса ягод.

У нас есть несколько человек наших друзей, которые совершенно бескорыстно нам преданы и любят нас так же, как любим мы их.

У меня есть звание заслуженного деятеля науки и техники, что свидетельствует, что мои труды в течение тридцати пяти лет оценены обществом и правительством.

Но самое большое, что у меня есть, – это умная, любящая, добрая жена, которую я люблю настолько, насколько мое сознание может только объять это глубокое чувство.

Фрагменты

Когда мы переехали на нашу квартиру в Лефортовском дворце, то перевезли к себе две клетки с попугаями, которые находились до этого у сестры моей жены. Попугаи эти были из породы какаду, белые, с большими желтыми хохлами; ранее они жили в семье