– Женщины знают цену всему, Гил. Мы усердно и быстро впитываем это с молоком матери и продолжаем учиться, помогая и заботясь, поднося и принося, в то время как наши братья играют в рыцарей и войну, и ничто в мире их не волнует. А на наши плечи мир падает рано.

– Ну, тебя это не сломило, – с кислым видом говорит он. – В чем секрет?

– Дети, – отвечает она с неожиданной теплотой. – Я подарила им жизнь. Я им помогаю. Ты это знаешь.

Он не может смотреть ей в глаза, пока она это говорит. Отворачивается, наполовину ослепнув от того, как защипало в глазах. Со странным тихим отчаянием спрашивает себя, сколько раз знакомая ему Ишиль так на него смотрела, а он ничего не замечал.

– Так вот почему ты здесь? Чтобы мне помочь?

Она безудержно смеется.

– Я здесь, чтобы расспросить тебя о приготовлениях к свадьбе, Гил. Обрядовые венцы для тебя и Селис – золотые или серебряные? А для ее невестиной тропы – красные розовые лепестки или белые?

– Что? – спрашивает он слабым голосом.

– А приглашения, список гостей? Ты и дальше будешь настаивать, чтобы Каадов вычеркнули, или забудем о былом? Ну же, Гил, не порти матери час величайшей гордости. Я безумно рада за вас обоих. Разве это странно?

Это до такой степени странно, что ему не хочется задумываться о таком. Чтобы выиграть время, он взмахом руки указывает на паутину.

– Я ни на ком не женюсь, пока мы не выберемся отсюда.

– А почему бы тебе не пойти туда?

К его вящему раздражению, совет оказывается дельным. Он замечает участки с изодранной и старой паутиной, забитой высосанными досуха трупиками насекомых и болотных зверьков. Никаких признаков скрытых, расчетливых передвижений внутри. Он на всякий случай вытаскивает Друга Воронов из ножен, с сомнением тыкает им в траву, а потом смиряется с мыслью, что Ишиль права.

– Значит, сюда?

– Сюда, – соглашается она. – И не сворачивай – это лучшая тропа, какой ты можешь выбраться отсюда. Так что насчет Каадов? Твой отец считает, их надо пригласить.

– Еще бы он не считал. – Рингил мрачно рассекает старую паутину и траву, высушенные крошечные тельца качаются и вертятся вокруг своей оси, когда он проходит мимо. – Канцелярия со своей политикой никогда не смыкает глаз, верно?

– Ох, Гил, не начинай.

И он не начинает, а позволяет ей говорить. И хоть ему не хочется признавать, ее голос, раздающийся чуть сбоку, странным образом успокаивает.

– Чего ты не ценишь, Гил, так это того, что, невзирая на жестокие и неосмотрительные поступки отца, он всегда был мощным щитом в трудные времена. Ты не знаешь, каково нам пришлось в двадцатые. В те времена не было Чешуйчатого народа, чтобы всех объединить. Ихельтет был презираемым врагом…

– Ну да, в последнее время все опять к этому идет.

Но она, кажется, его не слышит.

– Приграничные столкновения шли годами, Гил, каждую неделю приходили известия о том, что какой-нибудь городок сожгли, а жителей в цепях увели прочь. И мы были отмечены. Невзирая на репутацию добросовестных торговцев, богатую казну и поколения разумных брачных союзов. На нашей двери по-прежнему алело пятно краски, и нас не подпускали к Канцелярии. На улицах в нас бросали камни, и беспризорники безнаказанно плевали нам вслед. Южная мразь, южная мразь… В школе, куда мы ходили, священники при первой возможности колотили моих братьев. Один из них однажды швырнул Элдрина на пол, назвал ихельтетским щенком и пинками выгнал из класса. Ему было пять. Он пришел домой весь черно-синий, и отец, несмотря на позор, ничего не смог сделать. Вместо него к священникам отправилась мать с мольбами, и побои на какое-то время прекратились, но она до самой смерти ничего не рассказывала нам о том визите. Знаешь, с каким облегчением вздохнули мои родители в день, когда я вышла за Гингрена Эскиата? Знаешь, как я была за них рада?

– А они были рады за тебя?

Ответа нет.

Рингил оборачивается и видит, что Ишиль тоже его покинула.

В прежние времена Земля была не такой, какой вы ее видите сейчас.

В прежние времена Земля была опустошена бесконечной войной, в которой сражались расы и существа, оставшиеся ныне только в мифах и легендах.

Оружие отвратительной, противоестественной силы было пущено в ход, от горизонта до горизонта бушевали вихри мощных энергий, и само небо покрылось трещинами. Планета содрогнулась от поступи Чужаков – среди них были враги и союзники, избранные от отчаяния в других мирах и местах, похуже других миров, чтобы держать оборону против захватчиков, в которых, вероятно, чуждого было не больше.

Бури, длившиеся десятилетиями, поглотили целые государства и народы.

Огромные неровные массы тьмы размерами больше гор перемещались в ночном небе, заслоняя звезды и отбрасывая смертельную тень на тех, кто внизу.

Врата открылись в тех местах, где в материальном мире их не должно было быть, и оттуда хлынули Чужаки и сошлись в бою, где то одна сторона одерживала верх, то другая, и чуждые применили свои технологии способами, которые призвавшие их на битву вряд ли могли постичь. Это была война за пределами человеческого разумения, и обыкновенные люди оказались загнаны в ловушку, западню, окружены со всех сторон тем, что вырвалось на волю.

И так Человечество сражалось без надежды на победу, поколение за поколением, переносило невообразимые ужасы, претерпевало изменения на уровнях, некогда считавшихся сущностными, а в конце концов раскололось и превратилось в дюжину не похожих друг на друга рас – будто лишь распад мог помочь тем, кого раньше называли «людьми», достаточно хорошо спрятаться от плотоядного блеска чуждых глаз.

А потом – по причинам, которые нелегко по-настоящему понять, – война закончилась, и Земля продолжила свой обычный путь в относительном спокойствии.

И те, кто выжил, принялись сражаться за то, что осталось.

– Ничего в этом смысле не изменилось, – пробормотал Джирал, и Арчет бросила на него взгляд, полный немого изумления.

После короткой и красноречивой паузы Анашарал опять заговорил с язвительными интонациями школьного учителя, выделяя каждое слово:

– В – эту – пустоту…

В эту пустоту впоследствии ворвались двенды – олдрейны, колдовской народ, лучащиеся тьмой и красивые, подобные людям, по крайней мере, в общих чертах, и заявляющие, что их права на Землю – исконные, предшествующие войне, хотя кое-кто утверждал, что их воспоминания ненадежны и бесповоротно искажены ввиду привычки проводить долгие периоды времени в мире Невоплощенных Возможностей. А еще некоторые верили, что само Время каким-то образом разрушилось, сложилось или просто покрылось дырами в ходе сражений, так что прошлое, известное двендам, не принадлежало, в строгом смысле слова, этой версии мира.