Внутри храма пахло затхлой каменной пылью. Этот запах напомнил Эгару склепы, разграблением которых он занимался в Дхашаре по молодости. Он ожидал увидеть гробы, возвышения для погребальных целей или мумифицированные останки в стенных нишах. Но вместо этого перед двумя маджаками открылись широкие и пустые помещения с высокими сводами. Под ногами хрустел мусор, собравшийся за десятки лет, пока храм пустовал, кусочки камня и гипсовая крошка с потрескавшихся потолков, крысиные какашки и песок, иссохшие трупики пауков. Где-то время от времени капала вода с крыши или из какого-то поврежденного резервуара на верхних уровнях. Дыр, вроде той, через которую они влезли, было множество: это все повреждения, нанесенные тем же извержением, от которого потрескались стены. Сквозь отверстия в крыше виднелись звезды.

Потолки поддерживали старые отвергнутые боги.

– Никого не напоминает? – шепотом спросил Харат, кивком указывая на одну из фигур, возвышающихся во тьме.

Эгар взглянул на мускулистый торс, лошадиную сбрую на плече и обнаженный клинок в другой руке – такой короткий, что его и ножом-то можно назвать с трудом. У статуи было мрачное бородатое лицо воина с плотно сжатыми губами.

– Ага. Уранн – только без зубов.

– Ему повезло, что вообще сохранил лицо. Других так изуродовали, что уже не поймешь, кого они изображают.

Эгар задумчиво кивнул. Так оно обычно и случалось в тех краях, где начинали действовать имперские приказы. Откровение не любило соперничества.

Они проскользнули под пустым взглядом изваяния. Харат взмахом руки указал направо – неглубокие каменные ступеньки вели вверх. Маджаки поднялись, одолевая по две за раз и вытащив ножи на случай, если кто-то повстречается наверху.

Но там никого не было, только тени и пыль. Деревянные двери в два человеческих роста высотой, чуть приоткрытые и источенные сухой гнилью. Пол, покрытый песком и мусором.

– Отсюда можно попасть в галерею над центральным залом, – сказал Харат, когда они поднялись. – Она опоясывает его целиком. С нее открывается хороший вид.

Эгар кивнул. Он ухватился за край одной из створок, решив, что двигать ее слишком шумно, и попытался протиснуться в зазор.

– Вдохни поглубже, – рассудительно предложил Харат.

Этим дело не ограничилось. Эгар так втягивал живот, что заслезились глаза, и все равно оцарапался о створку, со скрежетом сдвинул ее на дюйм и лишь так сумел проскочить на другую сторону, где замер как статуя, стиснув зубы и держа клинок в руке. Не услышал ли кто-нибудь?

Стройный и гибкий Харат без труда проник следом за ним.

Галерея, как и было обещано, оказалась грандиозной конструкцией, огибающей центральный зал на высоте пятнадцати футов широкой и окаймленной балюстрадой. Свет Ленты просачивался через высокие, давным-давно заколоченные досками окна. Эгар подкрался к балюстраде, пригнувшись, и заглянул вниз. Там простирался такой же заброшенный и покрытый мусором пол, как в предыдущем помещении. В одном конце зала виднелись останки алтаря, выглядящие так, словно к ним никто не прикасался уже целый век, в другом месте стояла пара приземистых статуй, несколько длинных деревянных скамеек и…

Эгар нахмурился. Снова взглянул на статуи. Теперь он увидел, что их пять: четыре образовали подобие кольца, а пятая стояла более-менее в середине.

Он такое уже видел.

Ростом с маленькую женщину или ребенка. Грубая резьба, черты лица едва различимы. Коротенькие руки распростерты, будто для равновесия. Похожи на манекены для отработки стрельбы из лука, но темные, сделанные из какого-то твердого материала и опрокинутые на пол.

Память всколыхнулась, и сквозь зыбкую пелену кажущегося сходства проступили высокие скалы подлинного узнавания.

Резкий серый свет.

«Это что-то вроде маяков, которыми пользуются двенды». Арчет наутро после битвы упирается сапогом в перевернутую статую, лежащую лицом в трясине. Чернокожая воительница пинала изваяние каблуком, будто выпуская остатки ярости. В свете утра отчетливо виднелась обработанная лекарем рана на ее виске. «Болотные обитатели сделали их давным-давно. Они как-то образуют связь. Наверное, это имеет отношение к разновидности использованного камня».

Он толкнул Харата локтем.

– Откуда взялись эти штуки?

– Какие еще штуки… – Тут ишлинак увидел, на что он показывает. – А-а. Ух ты! В прошлый раз их было всего две. На вид дешевое дерьмо. Резьба хуже, чем у воронаков, и это кое о чем говорит.

– Это глиршт, – рассеянно сказал Эгар. – Наомский камень. Они их расположили… ну да, так и должно быть… по сторонам света, верно?

Юноша пожал плечами, хмыкнул.

– Может быть. Хочешь поглядеть, где они держат рабов, или нет?

– Да-да, точно.

Но, следуя за Харатом по галерее к другим гниющим дверям, он все время бросал взгляды через плечо. И даже после того, как они покинули зал, приземистые черные каменные статуи продолжали маячить перед его мысленным взором, словно маленькие злые куклы.

Через некоторое время бакланам, кажется, наскучивает его общество. Они неуклюже спрыгивают со скалы, на какое-то время ставшей их общим убежищем, и один за другим исчезают в глубине. Последний бросает на Рингила косой взгляд, прежде чем нырнуть. Издает сухой крик – прощается? – и исчезает. Рингил салютует ему вслед флягой.

Подносит к губам и обнаруживает, что она пуста.

«Неудивительно, что они ушли».

Какое-то время он сопротивляется очевидным выводам, которые из этого следуют. Скала под ним до странности податлива, удобна, и будто нет причин…

Ну, не считая тошнотворного, серо-белого сияющего пятна, что проступает на восточном краю неба.

«Что-то приближается, Гил. Лучше не попадайся ему под ноги, когда оно прибудет».

Он делает усилие и встает. Чуть покачивается от того, что внезапно поднялся на такую высоту. Таращится вниз, вслед бакланам, но ничего не видит, кроме сумерек и морской воды, от которой разит. Пожимает плечами. Тот факт, что они – морские птицы, а он – нет, в конечном итоге кажется не таким уж важным. Делает широкий шаг вперед и ныряет следом за недавними собутыльниками. С плеском погружается в…

Впрочем, это не вода – слишком неплотная и быстрая субстанция. Но на краткий миг Рингилу кажется, что он видит, как поднимаются пузырьки, и дыхание возносится молочным следом к серебристой поверхности, потревоженной его вторжением. Краткое, холодное покалывание, будто брызги ледяной воды в лицо, а потом из мглы на него по-акульи бросается нечто.

«Твою мать!»

Он успевает мимоходом заметить круглый рот, разинутый достаточно широко, чтобы проглотить его голову целиком, непрерывное кольцо единственной натянутой губы и выдвинувшиеся в горле концентрические круги зубов. Это акийя, одно из тех существ, которых Ситлоу и Рисгиллен называли «мерроигай». Позади кошмарной головы виден намек на гибкое, почти человеческое тело, разделяющееся на длинные, извивающиеся конечности с плавниками. Гладкая мускулистая рука, метнувшись вперед, пытается схватить Рингила когтями, вероятно желая спасти его от падения, но он отдергивается от этой руки, словно ребенок от лапы Болотного Призрака, и продолжает падать.