7 октября экспедиция достигла реки Тарим. Сопоставляя на месте исследования размеров и свойств Тарима с прежними наблюдениями Николай Михайлович пришёл к заключению, что эта река вполне доступна для плавания речных суден с малой осадкой (не более 3 ф~1 метр) и пароходов от самого начала реки вплоть до Лоб-нора. Кроме того, река Яркенд-дарья доступна также для небольших пароходов. Наконец, большой левый приток Тарима, Конче-дарья, вероятно весь судоходен: от устья до озера Багараш, или, по крайней мере, до г. Курла.

Проведя двое суток около переправы через Тарим, которая совершилась в несколько приёмов, посредством небольшого плашкоута[320]. Экспедиция двинулась дальше по большой аксуйской дороге и вскоре вступила в пределы этого обширного оазиса. В городе Ак-су куда 16 октября пришли путешественники, их встретила депутация от русских подданных-торговцев, которые предложили им обильный дастар-хан по восточному обычаю, но при этом угостили также чаем из тульского самовара.

В городе экспедиция пробыла только один день. При помощи соотечественников-торговцев очень скоро были сделаны необходимые покупки, проданы вконец истомившиеся верблюды, а вьюки перегружены на 40 верблюдов, высланных в Ак-су согласно просьбе Николая Михайловича из Семиречья, и уже ожидавших здесь экспедицию.

23-го октября караван достиг города Учь-Турфана, занятый небольшим гарнизоном солдат. И опять со стороны китайцев начались интриги. Учь-турфанский амбань не только запретил туземным торговцам продавать что-либо путешественникам, но даже для наблюдения за исполнением этого приказания расставил на базаре особых караульных. Кроме того, он посадил под арест торгового аксакала, вышедшего встречать путешественников и, как оказалось потом, подвергнул его телесному наказанию.

Не обошлось также и без столкновения с солдатами. Только путники занялись устройством бивуака, пройдя версты две от крепости, как к ним начали являться толпами солдаты и как прежде вели себя очень нахально. Один из них даже начал рыться в раскрытых вьюках и, несмотря на протесты переводчика, не желал удалиться и даже начал ругаться. Николай Михайлович приказал казакам хорошенько проучить наглеца, который, вырвавшись, с ругательствами и угрозами побежал к крепости.

Не обошлось и без инцидента внутри экспедиции. Как написал в своём дневнике Пржевальский: „нижние чины, находящиеся в экспедиции… осмелились без моего ведома купить у туземцев водки и пить её тихомолком“.

Старший среди команды, урядник Иринчинов был обвинён в том, что допустил пьянство и даже принимал в нём участие. Для Пржевальского это был очень грубый проступок. В наказание он назначил урядника во внеочередное ночное дежурство и занёс его фамилию в штрафной журнал[321].

На следующий день экспедиция продолжила свой путь. Все ждали появление русской границы, где оканчивались все страдания и мучения двухлетнего путешествия.

Завершение экспедиции. На родной земле

Убытие в столицу. Заслуженные награды героям

Переправившись вброд через Учь-Турфан-дарью, путешественники направились ущельем Уй-тал к тянь-шаньскому перевалу Бедель. Невдалеке от перевала путешественники в последний раз переночевали на чужой китайской территории и 29-го октября рано утром двинулись к вершине перевала Бедель[322], который по барометрическому определению Пржевальского оказался на абсолютной высоте около 4000 метров.

Исторически, перевал всегда служил важной караванной дорогой и находился на Великом шёлковом пути. Расположен он на границе Кыргызстана и Синьцзян-Уйгурского автономного района Китая.

Путь здесь проходил по особо опасному участку, и верблюдов пришлось привязывать верёвками. На самом перевале Пржевальский поздравил своих спутников с приближением конца экспедиции и по существующей традиции был произведён дружный залп из берданок и револьверов в ближайшую скалу. После чего командир объявил, что в награду за многодневный труд все винтовки переходят в личное пользование всех членов экспедиции.

Спустившись по северному склону, путешественники около полудня разбили свой бивуак уже на русской земле. В тот же день вечером перед отходом ко сну перед экспедиционным отрядом был зачитан прощальный приказ Николая Михайловича: „Товарищи! Сегодня для нас знаменательный день: мы перешли китайскую границу и вступили на родную землю. Более двух лет минуло с тех пор, как мы начали из Кяхты своё путешествие. Мы пускались тогда вглубь азиатских пустынь, имея с собой лишь одного союзника – отвагу, все остальное стояло против нас: и природа, и люди. Вспомните, как мы ходили по сыпучим пескам Ала-Шаня и Тарима, то по болотам Цайдама и Тибета, то по громадным горным хребтам, перевалы через которые лежать на заоблачной высоте. Мы жили два года как дикари, под открытым небом, в палатках или юртах, и переносили то 40 градусные морозы, то ещё большие жары, то ужасные бури пустыни. Ко всему этому по временам добавлялось недружелюбие, иногда даже открытая вражда туземцев: вспомните, как на нас дважды нападали тангуты в Тибете, как постоянно обманывали монголы Цайдама, как лицемерно и враждебно везде относились к нам китайцы.

Но ни трудности дикой природы пустыни, ни препоны со стороны враждебно настроенного населения – ничто не могло остановить нас. Мы выполнили свою задачу до конца – прошли и исследовали те местности Центральной Азии, в большей части которых ещё не ступала нога европейца.

Честь и слава Вам, товарищи! О ваших подвигах я поведаю всему свету. Теперь же обнимаю каждого из вас и благодарю за службу верную – от имени Государя Императора, нас пославшего, от имени науки, которой мы служили, от имени родины, которую мы прославили…“

2 ноября экспедиция прибыла в город Каракол, где 3-го числа Пржевальский получил поздравительную телеграмму от наследника Цесаревича Николая: „С благополучным окончанием многотрудной экспедиции и приобретёнными результатами“.

Перед вступлением в Каракол, в 7 вёрстах от него, путешественников встретили власти города, а также находящиеся здесь офицеры и чиновники. На месте встречи разбили юрту с накрытым столом с роскошным завтраком с шампанским.

„Так сегодня, – записал Николай Михайлович в своём дневнике, окончилось четвёртое моё путешествие по Центральной Азии. Ровно два года провели мы в пустынях, вдали от всего цивилизованного мира… Но мила и сердцу дорога свободная странническая жизнь! Как в прежние разы, так и теперь жалко, больно с ней расставаться – быть может надолго, если только не навсегда. Тяжело подумать о последнем, но годы налегают один за другим и, конечно, наступит время, когда уже невозможно будет выносить всех трудов и лишений подобных путешествий…

Пусть же – если только мне не суждено более идти в глубь Азии – воспоминания о виденном там и сделанном в течение долголетних странствований будут для меня отрадою до конца жизни. Пусть с именами Лоб-нора, Куку-нора, Тибета и многими другими будут воскресать в моём воображении живые образы тех незабвенных дней, которые удалось мне провести в этих увиденных странах,