Пропахав лапами сугробы, я залетаю в глухую подворотню и падаю. Обращаться из положения лёжа неудобно, но сил встать у меня уже нет. Вечерок выдался сложный.

Валяюсь голый на снегу и, тяжело дыша, смотрю на падающие с неба хлопья снега. Успокаивает. Но холодно, блин! Сейчас бы под то одеялко с электроподогревом и булочку мою под бок…

Где-то недалеко рычит мотор, визжат тормоза, хлопает автомобильная дверь. Сюда идут. А пофиг вообще… Лежит человек с голой жопой на снегу — отдыхает. Ничего странного.

Мне ещё минут пять на отдышаться, и буду думать, как найти Диану.

— Вставай, малец, — ко мне тянется рука в наколках.

Фея-крёстная подъехала. Я лыблюсь и сжимаю батину пятерню.

— Что с Диной? — мой первый вопрос отцу.

— Скорочи Динку увезли… Я в самую нормальную больницу их послал, в платную, и отзвонился в приёмник. Разберёмся.

— Что-то серьёзное? — у меня душа не на месте.

— Переволновалась она, и это… — батя затыкается. — Не делай мне нервы, малец! — он делает круглые глаза. — Я тебе кто, вообще?.. Не брат, не сват — никто! — с досадой сплёвывает на снег и идёт к своей тачке.

Кстати! У меня к вам, незнакомый дядя, ещё пара вопросов имеется. Я топаю за ним.

— Пап, какого хрена происходит? — этот вопрос я задаю уже в машине. — Ты чо молчал-то всё это время? У меня память отшибло, а ты под дурака косил.

Иваныч медленно поворачивает ко мне голову, и я вижу, как на его лице меняются эмоции. Каменная маска сползает, в глазах стоят слёзы.

— Вспомнил?.. — спрашивает с дрожащей нотой в басе.

— Ну… — я пожимаю плечами.

— Тамара запретила говорить, — объясняет и пялится в одну точку. — Тебя психотропами накачали, а потом расстреляли. Память отшибло к едрене-матери… Короче, врачиха не велела тебе стресс устраивать.

А-а-а… Ну да. Мы без стресса обошлись. На расслабоне практически.

Но высказывать отцу не рискую. Он сидит бледный за рулём, за сердце держится.

— Бать?.. — кладу руку ему на плечо.

— Я думал, ты всё… сгорел, — он рыдает.

Первый раз вижу, чтобы Иваныч плакал. Если честно, я думал, что он этого в принципе не умеет делать. Всегда собранный, готовый решить любую проблему Михал Иваныч сейчас плачет, как девка.

— Живой я, пап, — не знаю, как к нему такому подступиться. — Ну… ты чего? Возьми себя в руки!

Я сейчас тоже расплачусь…

— Ещё раз так сделаешь, я тебя сам пришью, — Иваныч вытирает татуированным кулаком слёзы с глаз. — Понял?

Э-э?.. Ладно, проехали.

— Я тебе потом всё объясню, — обещаю. — У тебя шмотки мои есть? Голым в больницу меня точно не пустят.

Михаил Иваныч бурчит что-то себе под нос и выходит из машины. У него в багажнике всегда припасена сумка с одеждой для меня. Не раз уже влипали в ситуации, когда я оставался без штанов…

Меня зовут Марк, мне двадцать семь годиков, и я до жопы счастлив, что у меня есть отец!

Выбраться из сложной ситуации можно самому, но если на выходе тебе не протянули руку помощи, можно сломаться. Кто ещё купит голодному сыну шавухи и наваляет моральных люлей ни за что? Да никто. Только батя.

Я прихожу в себя в машине скорой помощи. Ну как прихожу?.. Очухиваюсь, но практически сразу меня накрывает истерикой.

Бригада со мной не церемонится — вкатывают укол в вену и грозят привязать к каталке, если я не прекращу рваться… куда-то. Сама не знаю, куда мне надо. Но в больницу я точно не хочу. Забиться в угол, чтобы в покое оставили — единственное желание сейчас.

Слёз нет, эмоции пульсируют в груди глухой болью, и тошно мне… Я чувствую себя живым мертвецом. Хочу исчезнуть из этого мира. Здесь теперь пусто. Без Марка везде пусто…

Меня везут в частную больницу на Цельнова. Иваныч постарался по-любому. Простому смертному туда не попасть. Посмотреть на фасад этой клиники — всё, что доступно человеку с обычной зарплатой. Говорят, сутки пребывания там стоят, как номер в дорогой столичной гостинице.

Зачем мне туда? Зачем мне вообще в больницу?

У меня, походу, месячные начались. Давно их не было… Да, обильнее, чем надо, и болезненные, но в каком стрессе я жила последние недели и что мне пришлось пережить сегодня… Короче, неудивительно.

Хочу отказаться от госпитализации, но в приёмном отделении меня тупо никто не слушает. Врач, который меня осматривал, пропустил это мимо ушей.

Можно мне сразу в морг?

Нельзя. Меня переодевают в одноразовую одежду, везут на УЗИ, потом берут кровь на анализ и вручают пачку гранатового сока с трубочкой. С — сервис.

Я смотрю на всё словно через туманную дымку. У меня в носу до сих пор запах гари, а перед глазами жуткие картинки пожара. Ком под горлом стоит… а плакать не могу. Проклятое успокоительное.

После получасовых покатушек по клинике меня, наконец, отправляют в палату. Номер люкс — не меньше.

— Скажите, что со мной? — интересуюсь у медсестры, которая ставит мне капельницу.

— Скоро придёт ваш доктор и всё объяснит, — она изображает ангельскую улыбку. — Всё будет хорошо.

Ничего уже не будет хорошо. Не для меня.

Приносят тарелку с едой и мой сотовый, а потом я остаюсь в одиночестве.

Есть не хочется. Хочется позвонить Марку, сказать, что я в больнице… чтобы приехал. Меня снова кроет. Я жёстко ошиблась — от душевной боли нет лекарства. Закрываю глаза и наконец-то плачу. Может, станет легче?

— Булочка моя сладкая, не реви, — голос мишки звучит тихо.

— Как не реветь-то?.. — шепчу в ответ слуховой галлюцинации. — Ты умер… Это я тебя убила, — всхлипываю. — Оставила спать под электроодеялом и уехала…

— А куда ты поехала?

— В аэропорт, — хлюпаю носом и боюсь открыть глаза.

Не хочется, чтобы иллюзия растворилась. Пусть Марк не настоящий, но он сейчас здесь, со мной. Кажется, я даже тепло его тела ощущаю…

— Зачем в аэропорт?

— Собиралась лететь в Китай. Ира могла потерять из-за меня бизнес…

— Если ты, счастье моё, ещё раз попробуешь свинтить так далеко без моего разрешения, я тебя накажу. Сильно.

Что?

Открываю глаза и вижу моего мишку. На мёртвого он не похож. Мёртвые не являются живым в брендовых спортивных костюмах с биркой на воротнике…

Щипаю себя, но Марк не исчезает.

— Я не сплю? — спрашиваю у него.

— Не спишь.

Мишка улыбается, а потом целует меня.

Я не сплю! Живой! Реву, пищу, целуюсь и колочу Марка по спине кулаком. И всё это одновременно. Психическая… Зато счастливая!