— Четыре с половиной года назад она нашла в твоем сейфе свидетельство о моем усыновлении. Лиза уже очень давно обо всем знает.

Отец смотрит на меня немигающим взглядом. Кажется, эта информация шокировала его еще больше, чем меня, когда я понял, что Лиза давно в курсе.

— Но… — произносит и тут же запинается. — Как она ни разу себя не выдала, а я ни разу не заподозрил? — задает риторический вопрос, скорее, самому себе, чем мне.

— А ты вообще много о чем не подозреваешь, что касается Лизы.

— В смысле?

Теперь моя очередь подбирать слова. Но реальность такова, что во мне вдруг ни с того ни сего проснулись злость и негодование на отца. За Лизу и за ее боль. И дипломатичные слова подобрать трудно.

Я не адвокат, в конце концов.

— Ты даже не представляешь, насколько твоя дочь росла несчастным ребенком. — Бросаю ему обвинительно. — И является им до сих пор. Прости, что говорю тебе это, но как отец ты с Лизой конкретно облажался.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — повышает голос. — У Лизы всегда все было.

— Кроме главного! — резко перебиваю его.

— Чего главного?

— Нормальной семьи! — выкрикиваю со злостью.

Отец резко осекается, а меня тем временем уже не остановить:

— Ты дал Лизе абсолютно все: квартиру, деньги, образование, путешествия по заграницам и даже свою фирму, но ты не дал ей главное — нормальную человеческую семью! Ты хоть раз думал, какого Лизе так жить? У всех нормальных детей мама и папа, а у нее мама, отчим, папа, мачеха и куча каких-то сводных братьев и сестер. Ты когда-нибудь думал, насколько она несчастна, живя так?

Он смотрит на меня во все глаза, шокированный моей тирадой. А я завелся не на шутку, потому что мне вдруг по какой-то причине стало больно за Лизу. Как будто я взял на себя часть ее мук и страданий.

— Ты дал семью усыновленному ребенку, но ты не дал семью своей родной дочери, — добиваю его этой фразой.

— С чего ты вообще взял, что Лизе чего-то не хватало? — наконец-то подает голос. Он тоже разозлен. Аж покраснел.

— Я читал в детстве ее дневник, — заявляю без какого-либо стеснения, хотя, конечно, понимаю, насколько мой поступок гадкий. — И знаешь, о чем она писала? О том, что мечтает жить со своими мамой и папой.

— То есть, я должен развестись с Кристиной и снова жениться на Ольге? Я правильно понял твой намек?

— Нет. Я не говорю, что ты должен разводиться с мамой, но я говорю, что хотя бы изредка ты мог бы ходить с Лизой ужинать в ресторан не вдвоем, как вы это делаете сейчас, а втроем. Вместе с ее матерью.

— То есть, ты предлагаешь мне ходить на ужины с бывшей женой!? — выгибает бровь.

— И вашим с ней совместным ребенком. Потому что для вашего совместного ребенка это очень важно — проводить время с обоими родителями одновременно, а не по отдельности. И желательно, чтобы во время таких ужинов вы с бывшей женой поменьше говорили о своих нынешних супругах и детях, а больше о самой Лизе.

Я заканчиваю тираду и перевожу дыхание. Отец выглядит загнанным в тупик, хотя, учитывая тот факт, что он адвокат, его очень сложно припереть к стене. Какое-то время мы молчим, а потом я снова начинаю, уже слегка успокоившись:

— Пообещай мне, что ты будешь делать это ради Лизы. Хотя бы раз в месяц, но ты и твоя бывшая жена будете проводить с ней время втроем. Ты даже не представляешь, насколько это важно для Лизы. Для тебя это всего лишь ужин в ресторане раз в месяц, а для Лизы это самая заветная мечта.

Он трет ладонями уставшее лицо и тяжело вздыхает.

— Хорошо. Я не против, если Ольга будет не против. — Бросает на меня взгляд. — Я не знал, что Лиза этого хочет. Я ведь не читал ее дневник.

Я игнорирую последнее заявление, сказанное с очевидной издевкой.

— Ты даже не представляешь, насколько сильно Лиза об этом мечтает и как ей было больно расти в такой неполноценной семье, где вроде бы родственников много, но при этом никого близкого.

— И где старший брат постоянно подливал масла в огонь, — буравит меня злым взглядом. — Да-да, Миша, я прекрасно помню, как ты говорил Лизе в детстве, что она в нашей семье лишняя.

Мне снова режет слух словосочетание «старший брат», но я решаю не заострять на нем внимания.

— Ты должен был сильнее меня за это ругать. — Поднимаюсь с места. Пора ехать по делам. Главное я отцу сказал.

— Это как? — встает следом за мной. — Ремнем тебя бить?

— Может, и ремнем, если по-другому я не понимал.

Я обнимаю отца на прощание и выхожу из кабинета с ощущением, будто с плеч свалилась гора. И от того, что совсем скоро Лиза станет чуточку счастливее я становлюсь счастливее сам.

После разговора с отцом я еду домой. У входа в подъезд глаз падает на машину, ключи от которой я на эмоциях выбросил. Где-то в ящиках стола в моей комнате, кажется, лежат запасные.

По шуму телевизора в квартире я понимаю, что мелкие дома. Захлопываю дверь и кричу:

— Всем привет!

На мой голос из своей комнаты тут же вылетает Ира. Сначала устремляется ко мне, а затем резко тормозит и смущенно смотрит. Я быстро скидываю с себя куртку и обувь.

— Ну чего замерла? — спрашиваю с улыбкой. — Иди сюда.

Ира будто ждала моего разрешения. Тут же срывается навстречу и виснет в моих объятиях.

— Мишка… — ревет мне в плечо.

— Что за потоп? — смеюсь и целую ее в макушку. — Поверь, поводов нет.

— Миша, я хочу сказать, — отрывает от моего плеча заплаканное лицо, — ты самый лучший брат на свете! Даже лучше, чем Лешка.

Ира снова прижимается лицом мне в грудь и продолжает плакать.

— Хватит реветь, дуреха, — смеюсь. — Никто не умер.

Я слегка приподнимаю голову и вижу Лешу, привалившегося к дверному косяку своей комнаты. Он стоит в нерешительности и явно не знает, куда себя деть.

— А ты чего там, как партизан? — обращаюсь к нему. — Иди давай сюда.

Леша медленно направляется к нам и где-то в полушаге неуверенно останавливается. Я кладу ему руки на плечи и притягиваю к нам с Ирой.

— Так, хватит разводить потоп, — строго обращаюсь к сестре. — Ничего не изменилось. Я по-прежнему ваш старший брат, а вы по-прежнему мои мелкие.

Ира вытирает слезы и быстро кивает головой. Леша крепче меня обнимает и тихо говорит:

— Не исчезай больше так. Я думал, мы тебе уже не нужны.

— С ума сошел? Вы самое главное, что у меня есть.

— Ты три недели не звонил и не появлялся. Родители сказали не трогать тебя. Я думал, ты больше не придешь.