— Если я мундир носить стану, не изучив, что будет?

Раим Зубоскалович нахально улыбнулся.

— Я все ждал, когда же ты сообразишь. Ничего не будет. Точнее, все будет, как и должно быть. Ты носишь, мундир защищает.

— Так какого рожна… — вспылила Ольга, но ехидный фырк Эрика ее отрезвил. — Так зачем я столько мучилась?!

— Ну-ну, успокойся. Сама решила, сама мучилась. Зато мы поняли, что манипулировать магическими импульсами ты не в состоянии. Это очень необычно и непривычно. Но, может, со временем…

— Я бы не рассчитывал. — Эрик энергично вытолкнул себя из кресла. — У нашей драгоценной иномирянки все навыворот. Человеческого ментала нет, зато с нгурулами болтает. И хватит на сегодня. В виварии что-то неладно. Пран беспокоится.

В виварий Ольга шла почти спокойной. Если бы там было что-то катастрофическое, Тыря бы уже прискакала. Либо утешений потребовала бы, либо немедленно все исправить к ее удовольствию. Эрик прав и неправ, что взбаламутил всех. Краски сгустил, паршивец. Можно подумать, она и Раим отказались бы пойти в виварий, если бы он просто попросил. Ольге и самой уже интересно, что там такое. Оба альфы были немного возбуждены, но особой тревоги от них не исходило.

Из средней части коридора, шедшего вдоль клеток, доносились задорные возгласы. Понятно, племяш развлекает новых приятелей рассказами о Земле. Вот балбес! Проход был очень длинным, но идеально прямым и хорошо освещенным — то, как парни развлекались, видно было издалека. Ольге захотелось сделать жест рука-лицо, настолько ошарашенными выглядели Ован и Коста — Пашка танцевал под одному ему слышную мелодию.

Это Оля понимала, что танцевал, но… Она немножко страшилась взглянуть на своих спутников, как-то они отреагируют? А те замерли, потрясенно-возмущенно-восхищенные этим зрелищем. Благородия эманировали настолько сложный коктейль эмоций, что в Ольге шевельнулось сочувствие. Резкие, сильные, размашистые движения, вдруг небрежно оборванные… Статичная поза на секунду — и вновь взрыв мелких странных жестов… Пашка самозабвенно танцевал, если стиль бухого гамадрила, вообразившего себя роботом, местные сочтут за танец. Тем более без музыки. А пожалуй, Ольга ошиблась: музыка все же была — в воображении танцора. Вот шельмец — сообразил снять защитку и вовсю транслировал менталистам энергичный клубняк в стереозвучании. Через Тырю до Оли доходили не только звуки, но всполохи светомузыки. На глаза навернулись слезы — парень остро тосковал по родине, а ведь ни намеком, ни вздохом ни разу не дал понять, щадил тетушку. Пашка танцевал, как, может быть, никогда не танцевал в той, благополучной жизни. Парни таращились на него и явно пребывали в состоянии, близком к экзальтации. Оля улавливала их очарованность и одновременно неприятие. Такие они, танцы двадцать первого века. Даже Тыря возбужденно дрожала. Она хоть и оставалась на месте, но хвост судорожно метался, и по шипам пробегала конвульсивная рябь — щена пылала в эмоциях своего партнера.

Время как будто остановилось… И взорвалось ревом нгурула, в котором соединились недоумение, боль и даже испуг. Раш пытался и никак не мог встать на ослабевшие ноги. Он дергался, опираясь на передние лапы, и никак не мог правильно согнуть задние — оскальзывался и снова грузно заваливался набок, ломая встопорщенные шипы.

У Ольги от жалости и беспомощности захолонуло сердце — Раш жутко напоминал паралитика, который впал в отчаяние и бьется в истерике. Пожалуй, зверю было еще хуже: тело не слушалось, а в сознании было гулкое болючее одиночество.

— Свап! — заорал Пашка и бросился на колени перед решеткой. Инстинкты заставляли его быть со зверем на одном уровне. Рядом поскуливала Тырюха, но не жалобно, как можно было ожидать, а требовательно, вроде как: харе, мужик, тут дети. Паха уговаривал:

— Рашик, Рашенька! Тихо, мальчик, тихо. Спокойно. Спокойно. Потерпи…

Когда появился Свап, Оля почти не заметила — была сосредоточена на чувствах Раша, только мимолетно порадовалась: как хорошо, что его вольер теперь всегда открыт из-за Тыри. Несчастный зверь перестал метаться, придавленный волей альфы, но только на физическом плане, а внутри истерика нарастала.

— Его нужно поднять, — обернулась Оля к благородиям. Она думала о левитации, но наездники поняли ее по-своему. Потом Оля сообразит, что надежда на левитацию, скорее всего, была глупой — а ну как не удержат, а ну как Раш рванется, он же в сознании, не просто туша. Маги — вот что значит сработанная пара — синхронно шагнули к решетке. Войти в клетку никому и в голову не пришло.

— Свап, отпускай, — требовательно произнес лавэ вслух, видимо, для того, чтобы Эрик слышал и реагировал. Раш дернулся и встал на все четыре лапы, дрожащие и широко расставленные, как у новорожденного жеребенка. Обрадоваться Оля не успела, ее едва не сбила с ног упругая воздушная волна, которая мотнула всех, — маги чуть не подрассчитали. Они благополучно дали воздушного пинка Рашу, уловив момент его рывка в попытке встать, но подзабыли, что находятся в помещении. Воздушный вал прошел сквозь решетки, встретился со стеной и вернулся к авторам, лишь немного потеряв в силе. На обратном пути он чуть не опрокинул Раша и заставил кашлять Тырю, которая наглоталась воздуха. Людей, естественно, тоже задело. Раш зарычал, Свап ответил ему угрозой, но Пашка на него шикнул и стремительно поднялся с колен.

— «Ей-а, там ревели горы, мама, ей-а», — забормотал он речитатив своего любимого рэпа. — Там ревели горы, Раша; там ревели горы, Раша; там ревели горы, Раша, ей-а…

В гулкой весомой тишине коридора заметалось эхо — Раша, Раша, Раша…

Пашка, полузакрыв глаза, звал. Зверь, пошатываясь, стоял, стоял, стоял и вдруг шагнул к решетке. Даже бивень между прутьями просунул прямо напротив Пашки. Без всякой угрозы.

— Раша, — с силой выдохнул Пашка и уверенно протянул руку сквозь обрешетку — почесать над бивнем.

Охнул потрясенный Раим, пробормотал про ненормальных землян Эрик, а Пашка хихикнул совершенно по-пацаньи и заявил:

— Отстань, Тырька, тебя я тоже люблю.

Буря в стакане

Сегодня опять не спать. Вот единственная внятная мысль, которую удавалось удержать Ольге. И вторая, чуть менее внятная: «Да подними ты хоть какие-то щиты, дура!»

Щиты были жизненно необходимы, и Ольга даже пыталась, но все ее попытки были сметены взрывами чужих эмоций, да что там взрывами — канонадой!

Больше всех бесчинствовала Тырька. Эту просто раздирало: дорогой друг так рад, так рад! Тыря тоже рада, а он на Тырю внимания не обращает — вот горе-то! А этот, который страшно спал, теперь наш! Скорее знакомиться! Играть! Как это не хочет? Разве так бывает? И Тырюха кинулась в неизменно ласковые руки Ольги, ища утешения и успокоения. Оля тоже искала в щене поддержки. Тискала, тормошила — заслонялась незамутненной детской отзывчивостью от чувств людей. Щиты тренировать нужно было, а не завитки галунов на камзоле считать! Терпи теперь этот раздрай!