Татьяны Владимировны, она мне по поводу мамы. Галина Сергеевна рассказала про Танин уход, как ей тяжело и что она осталась совершенно одна: «Коля, у вас нет ощущения дома, что сейчас должна войти ваша мама?» Я говорю: «Да, есть». «Я тоже вечерами сижу и чувствую шаги Тани, слышу, как она проходит…» – призналась Уланова. Мы долго разговаривали. Я рассказал про свою поездку в Тбилиси. С тех пор между нами возникла какая-то особенная душевная близость, которой я очень дорожил.

Помню, как в свои первые лондонские гастроли, когда я ходил в магазин за продуктами, часто встречал там Таню, и мы обычно вместе возвращались в отель, я нес ее сумки.

В один из тех дней в Лондоне я должен был репетировать с Ворохобко Французскую куклу из «Щелкунчика». А передо мной была назначена репетиция Улановой с Ниной Семизоровой. Сижу в коридоре, из зала выходит Галина Сергеевна и говорит: «Василий Степанович, может быть, вы порепетируете пока, потому что Нины нет». Он говорит: «Как – Нины нет?» «Не знаю, – пожала она плечами, – меня никто не предупредил». Ворохобко не выдержал: «Надо же, сама Уланова ждет!» Галина Сергеевна медленно повернулась к нему: «Ну, если Ниночке это поможет, то я готова ждать всю жизнь. Репетируйте!» Мы начали репетировать, вдруг в зал заходит Галина Сергеевна: «Можно я посижу посмотрю?»

Она осталась до конца репетиции, потом сказала мне какие-то пожелания, типа «вот здесь ручку помягче». Обратно в отель у нас – Улановой, Тани и у меня – была общая машина. Мы доехали до какого-то парка, Галина Сергеевна предложила: «Давайте погуляем?» Я обрадовался: «Ой, давайте, с удовольствием!» Гуляя, она мне что-то рассказывала, у нас была такая светская беседа. И когда по воскресеньям я приходил на завтраки, если все столы оказывались занятыми, Таня мне уже по-свойски махала рукой: «Колька! К нам иди!» Они меня уже ждали. На отдельной тарелке мне уже были отложены булочки, какие-то конфетюшки.

Я был принят в их общество. Но я был не просто принят, я был принят Таней! А она в отношении Улановой была очень ревнива. Я дружил с Михальченко, Алла была ее ученицей. Прихожу как-то к ней в номер, а она говорит по телефону с Галиной Сергеевной. Уланова только что справила свой день рождения. Слышу: «Галина Сергеевна, вам понравился мой подарок? Я специально за ним ездила. Вы духи попробовали?» На что Галина Сергеевна чистосердечно ответила: «Я ничего не нюхала, Таня у меня все отобрала». Где-то совсем рядом раздалось: «Чего вы врете, Галина Сергеевна, вы, как обычно, врете!» Мы прыснули от смеха. Михальченко мне и говорит: «Надо же, Танька тебя полюбила. Она вообще никого не любит, она к Галине Сергеевне вообще никого не подпускает, а к тебе она расположена, это с ней редко случается!» Оказалось, что Алла купила Улановой подарок и хотела ее поздравить. Татьяна подарок взяла, а дарителя в номер даже на порог не пустила.

33

К 50-летию Победы 8 и 9 мая в Большом театре шли праздничные спектакли для ветеранов. Утром 8 мая я танцевал «Сильфиду». Когда открылся занавес, я – Джеймс – по мизансцене в кресле сижу. Я немножко глаза-то приоткрыл и обмер: весь зрительный зал в золотистом сиянии – это ордена и медали на парадных кителях публики в свете золотом отливали. Такая красота.

В театре на этаже солистов тогда работала пожилая женщина, звали ее Любовь Сергеевна, к сожалению, не помню фамилии. Она у нас в гримуборных прибирала. Ко мне она, как и весь обслуживающий персонал в театре, очень тепло относилась. Меня все любили, потому что я был вежлив, ничего из себя не корчил, ничего не раскидывал. И вот иду я на спектакль и вижу у фонтана Большого театра нашу Любовь Сергеевну. Ветераны же около этого фонтана перед Большим театром всегда встречались. Она заходит в театр, а у нее весь китель военный в медалях, и не юбилейных, а боевых, она была медсестрой, всю войну прошла. Я был поражен.

Вообще, в коллективе того Большого театра было много совершенно замечательных людей, ярких, бесподобных персонажей.

На протяжении многих лет в ГАБТе служила династия Перегудовых. И. А. Перегудов, о котором я уже упоминал, был режиссером, который вел спектакли. В молодости – характерный танцовщик, исполнитель мимических партий, одноклассник М. Плисецкой. Ко мне Игорь Александрович относился очень трепетно. После моих выступлений всегда делал какие-то пожелания, что-то объяснял. Если смотреть на сцену Большого театра из зала, справа, с женской стороны, в первой кулисе, рядом с режиссерским пультом, было место, куда имели право сесть только прима-балерина или педагоги. А меня Перегудов всегда туда пускал, оттуда очень хорошо спектакль смотреть. Других не пускал, а меня пускал. И всегда, когда был неважный, по его представлению, состав исполнителей, говорил мне сердито: «Зачем ты это смотришь? Не надо это смотреть! А раз смотришь, запомни, так не надо танцевать!»

Когда я стал солистом, именно с его фразы: «Николай Максимович, можно я дам третий звонок?» – для меня начинался спектакль. Так полагалось, такие правила были в этом заведении – это был Театр. И если премьер говорил: «Можно мне еще пять минут?» – то режиссер ждал, пока премьер не скажет: «Да, можно». Не то что сейчас: «Так, быстро пришли на сцену, встали, даю третий звонок!» Третий звонок без разрешения премьера никто не смел вообще дать.

Еще была у нас в театре замечательная Тамара Артюкова. Она на сцене работала. Сколько ей лет, на вид было не определить. Если я танцевал, Тамара всегда приходила с какими-то чудесными полевыми цветами и с шоколадкой, с чем угодно, она ко мне как к ребенку относилась.

Однажды шел концерт. Я стою, греюсь, а одна народная артистка СССР в тот вечер танцевала «Умирающего лебедя». Она к этому моменту была уже дама корпулентная и, чтобы «прикрыться», нашила на свой костюм безумное количество перьев. Ноги худенькие, а все остальное в перьях. Ну и, как обычно, у этой балерины восемь поклонов перед публикой – минимум. Она туда-сюда, как челнок, бегает из кулисы на сцену задыхаясь. А Тамара, как обычно, подметает, гвозди какие-то собирает, что-то убирает, она вообще на месте никогда не стояла. И тут народная артистка СССР, забегая в кулису: «Ну что, Тамар, посмотрела?» Та говорит: «Посмотрела». – «И как?» – «Худеть тебе надо!» – выдала Тамара. «Да-да-да!» – неожиданно с готовностью закивала головой балерина и опять побежала кланяться. У меня просто дар речи пропал, даже представить не могу, чтобы эта артистка позволила кому-то сказать ей подобные вещи!

А Тамаре было можно. У нее в