руках всегда находился молоток, или веник, или швабра, она же могла этим огреть. Когда кто-то что-то не то на сцене делал, Тамара не стеснялась, всех этих рабочих сцены гоняла.

Ей было уже много лет, когда ее племянник стал губернатором. В честь юбилея тетки он закатил шикарный банкет, Тамара могла пригласить всех, кого хотела. Я тоже там был, говорил ей самые добрые, теплые слова. Мировая была Тамара, понимала в искусстве, и свернуть ее было невозможно.

34

В театре полтруппы по-прежнему находилось на больничном. На афише начала мая стоит «Лебединое озеро» с Н. Семизоровой и А. Фадеечевым в главных ролях. А Злого гения нет, ни одного Злого гения просто нет в театре!

Тут меня к себе вызывает новый завтруппой А. Ю. Богатырёв, захожу, а там и В. М. Гордеев сидит. «Нам сказали, что ты знаешь порядок». – «Знаю». – «Станцуешь?» – «Конечно, что не станцевать?» – «А что ты еще хочешь танцевать?» Я говорю, мол, то, то и то… Они посмеялись: «Иди!» Так я станцевал первый раз Злого гения в «Лебедином озере».

На представлении В. В. Васильева как генерального директора ГАБТа, которое проходило в зрительном зале Большого театра, я не был. Зато присутствовал на представлении В. М. Гордеева в Бетховенском зале: как говорится, и труба пониже, да и дым пожиже.

Вячеслав Михайлович появился уже с букетом цветов, в сопровождении каких-то женщин, видимо поклонниц, которые семенили рядом, аплодировали и кричали: «Браво! Браво! Браво!» Когда он уходил, они опять бежали за ним и опять аплодировали. Гордеев любил такие действа. На следующий день Вячеслав Михайлович – весь в белом, с очень яркими шерстянками на ногах – пришел на класс, встал на центральный станок и стал ходить каждый день заниматься. На тот момент ему было хорошо за 45. Кстати, Гордеев, который выпускался, как и я, у Пестова, никогда не упоминал его в списке своих учителей…

Надвигался 90-летний юбилей Л. М. Лавровского. В его программе школа должна была танцевать «Классическую симфонию», а театр восстанавливал «Вальпургиеву ночь» и «Паганини». Вывесили, по-моему, четырнадцать составов солистов на партию Паганини. Выписали всех, всех, всех, включая Владимира Деревянко, в то время танцующего директора балетной труппы театра в Дрездене. В конце длинного списка я увидел «Цискаридзе».

Репетировал балет своего отца М. Л. Лавровский. Но потом на репетицию пришел Васильев, стал переставлять, усложнять, в расчете на Деревянко, хореографию. Мне кто-то достал запись «Паганини» с Я. Сехом и М. Кондратьевой. От той постановки в нынешней остались только танцы кордебалета и adagio главных героев. Остальное – каркас Л. М. Лавровского и вариации В. В. Васильева «на тему».

Между Лавровским-младшим и Васильевым возник конфликт, в котором какую-то роль сыграл и Ю. К. Владимиров. В общем, три главных Спартака СССР дико рассорились, вплоть до того, что Лавровского и Владимирова попытались уволить из ГАБТа. Но уволить народных артистов СССР, даже если ты сам являешься народным, оказалось, к счастью, невозможно.

Я уже говорил, что 13-е – мое любимое число. А на 13 мая в афише стояла «Баядерка». Меня опять вызывают и говорят: «Цискаридзе, ты же хотел станцевать Золотого божка?» – «Да!» – «Завтра оркестровая репетиция, послезавтра спектакль. Если на оркестровой прилично станцуешь – спектакль твой!» Я понесся в зал к Симачёву. На следующий день станцевал оркестровую, а потом спектакль. После каждой части моей вариации в публике раздавались аплодисменты. Уланова была в зале и осталась мной очень довольна. Васильев прибежал на сцену, стал меня поздравлять: «Боже, я когда ни приду в театр, все время ты танцуешь! Ты какую-то роль не танцуешь в этом театре?» Со стороны Владимира Викторовича это было, конечно, лукавством.

35

Первые три сезона своей работы в ГАБТе я сидел на верхних этажах, потом меня перевели на нижний этаж, где размещались солисты. У каждого артиста в театре есть свое место – гримерная, в которой находится твой личный стол и твой личный стул. Для артиста это – святое. В любом театре за стол и за место в раздевалке идут настоящие бои, не только в Большом, но и в Парижской опере, и в Мариинском, потому что это престиж. Есть раздевалки престижные, есть непрестижные, и, чем ты выше по положению в труппе, тем в лучшем месте ты сидишь…

История с моим местом заслуживает отдельного рассказа. Я уже говорил о том, что, придя в театр, попал в «молодежную» раздевалку. Но в какой-то момент я оказался «нигде». Пошел к Ю. Ю. Ветрову – завтруппой, а он: «Нет мест!» Мол, делай что хочешь! Услышав это, В. Л. Никонов, в то время заместитель Ветрова, сказал, что на этаже у солистов, он точно знает, есть два свободных места. Не поленился, привел меня буквально за руку к ребятам: «Примите Колю!» По лицам «хозяев» я прочитал, что ноги моей там не будет. Как только Никонов ушел, мне без стеснения объявили, что их гримерка мне не по «рангу», да и «интересы» у нас разные. Придя в театр на следующее утро, я обнаружил свои вещи выброшенными в коридор.

Жаловаться я не пошел. Настроение ужасное, мама в реанимации. Стою в коридоре около расписания с вещами, тут меня окликает Наташа Довбыш: «Ты что тут с вещами стоишь?» – «Не знаю, что делать», – честно признался я. А мимо проходили Алёша Воронин и Серёжа Чувакин. Они к тому времени уже взрослыми артистами были, имели авторитет в труппе, спокойные, некрикливые, по-человечески очень симпатичные.

Поняв с полуслова ситуацию, они позвали меня в свою гримерку № 505, на 5-м этаже. Там, кроме них, сидели их однокашники: Дима Матрахов, Валера Очкин, Юра Соколов. Мало того что они меня приютили, ребята взяли меня, молодого, под свою защиту. Если в их присутствии на меня кто-то пытался «наехать», тут же раздавалось: «Что цепляетесь к Цискаридзе? А вы, как он, можете?!» Крикуны тут же замолкали. Иногда ребята сидели в гримерке и разбирали мои танцы, неизменно по-отечески замечая: «А наш-то лучший!»

Я уже рассказывал, что смерть мамы, ее кремация совпали с восстановлением «Золотого века», я танцевал Конферансье. А получая место в новой гримерной, надо обязательно «прописаться», то есть накрыть стол. На спектакле я гримировался на месте В. В. Васильева на этаже солистов, спускался с пятого на второй этаж. И вот, возвращаюсь к себе на верхотуру и вижу накрытую «поляну»! Ребята, поняв мою ситуацию, решили меня таким образом поддержать. Как я был им благодарен!

А когда с 1995 года у меня последовали одна премьера за другой, чтобы я со своей скромной зарплатой не вылетел в трубу, мы с ними накрывали «поляну» в нашей гримерной по очереди.

Потом я оказался в самой «козырной» раздевалке театра – № 202. В ней было пять мест, в свое время в ней сидели: В. Васильев, А. Годунов, Ю. Владимиров, Б. Акимов и В. Лагунов. Когда