внуков. У Кристины и Жюльена не случилось мирного и безоблачного детства, и старший Легран чувствовал себя виноватым.

Кристина была взбудоражена: она строила планы, придумывала стратегию, хватала то одну, то другую книгу, бралась за одно дело и тут же его бросала. Жюльен продолжал идти на поводу у сестры, хотя та часто говорила то о "том метком Пьере", то про "холодного снаружи, но горячего внутри северянина". Иногда юноше казалось, что сестра начхала на их мечты о будущем в европейских столицах, университетских библиотеках и жизни среди культурных людей, которые не предаются открыто пьянству и разврату и не носят одну и ту же рубашку несколько лет почти не снимая, — только чтобы показать этим мужчинам, что она ничуть не хуже Бесник, этой носатой брюнетки с характером корсара.

Но на самом деле причины были иные: Кристина ненавидела. Прошли годы, но она не прощала. Она ненавидела иберийцев. Её не пугали русалки так, как иберийцы. Когда они были в том богатом доме на Санто-Доминго, ей стоило огромных усилий держать себя в руках. И она радовалась втайне, когда они все были уничтожены Голосом. Но ей не переставало казаться, что этого недостаточно. И она осознавала, что не успокоится, пока ненависть не сменится безразличием. Но если бы ей было бы всё равно, она бы многое не сделала из того, что ей всё-таки пришлось сделать. Хотя бы находиться среди грубой, вонючей, озабоченной матросни.

А русалки её интересовали. Интересовали до ужаса, до страшного нетерпения, до восхищённого отвращения. Она бы отдала полжизни, чтобы коснуться живой русалки, рассмотреть от макушки до пят, узнать о ней всё, о её среде обитания, о её способностях, о её жизни. Русалки оказались разумными, могли ковать оружие и жили по строгим правилам — да они оказались куда удивительнее индейцев!

Люди воевали с морскими индейцами, обладающими культурой древних римлян и греков и способных убить одним голосом. Которые к тому же были большей частью женщинами. Наверное, никогда в мировой истории мужчины не трепетали так перед теми, кого обычно не считали себе равными.

Когда Жюльен вспомнил, что он спокойно может поговорить со своей старшей сестрой, особенно когда он всё ещё на положении пострадавшего, и ему после разговоров открылись некоторые тонкости их положения, то он стал уходить по вечерам и возвращаться утром. Кристине и отцу это очень не понравилось, и они попросили его хотя бы не гулять одному, а брать с собой слуг.

И вот во время одной из таких ночных прогулок Фанфан, выполняющий обязанности дворецкого, разбудил Дени Леграна и сообщил, что им нужен большой плотный мешок, желательно не пропускающий воду.

Когда спустя час Кристина проснулась от суеты и вышла во двор, несколько человек под предводительством Жюльена тащили большой баул, в котором что-то хлюпало. Странная процессия прошла к пруду и выпустила содержимое баула туда.

Ослеплённый светом множества фонарей, оглушённый шумом, распугав всех карпов, в ночной густой воздух вынырнул сильно побитый, страшно тощий полуживой Табео. Кристина узнала его по пятну в виде маски на лице.

* * *

Раненые русалки в количестве пяти штук находились в трюме. Остальные из выловленных либо вскоре умерли, либо смогли сбежать, укусив нескольких людей. Кого-то посадили в бочку, кого-то в кадушку, кого-то замотали в мокрую парусину. Было темно и прохладно, пусть и сухо, для их здоровья это было куда лучше, чем если бы их привязали на верхней палубе — пытки решили оставить на потом. Все русалки были связаны, хотя с этим делом у моряков возникли трудности: как их связать по рукам и ногам, если ноги, собственно, и так у них по жизни связанные, а сами они скользкие, точно масляные? В конце концов руки были крепко связаны в районе запястий и привязаны к хвостам где-то в районе середины бёдер.

Ламарк заботливо вытащил из бедолаг пули и обработал их раны, хотя эти действия сопровождались большим риском: изначально матросы не догадались завязать им ещё и рты, так что к шрамам от осколков и пуль канонир получил ещё и следы острых зубов. Один зуб даже застрял у него в руке. И несколько потом валялось на полу благодаря новообращённым "медбратьям", так что сложно было сказать, чувствовали себя русалки лучше после того, как их вылечили, чем до того, как их выловили.

Допрос решили устроить самой разговорчивой русалке: она неоднократно произносила одну-единственную фразу: "Сухо и голодая, пиздец". Собственно, "Голодная Пиздец" её и прозвали.

Решили, что допрашивать должна Бесник: она и до этого общалась с русалками, да и её родной язык больше похож на латынь, которой русалки преимущественно и изъяснялись, пусть и не всегда успешно — с завязанными руками на жестовом не пообщаешься. Вдобавок, поскольку допрос проводился в ограниченном круге лиц, Бесник могла использовать своё главное оружие — принадлежность к женскому полу, что делало её архесой.

Связанная русалка, с синяками на лице, с голодными глазами, с шелушащейся от сухости кожей, обладательница боевых ранений в голову, левую руку и в сросшуюся предплюсну[3], сидела, ссутулившись, в кадушке и упрямо и тупо смотрела в дверь. Она наверняка не занимала господствующее положение в своём обществе: одежда была блеклого цвета, грубая и неизящная, украшений не было ни одного, а волосы средней длины собраны в простую плотную косу, дабы не мешаться. Оружие и лёгкие доспехи из материала, похожего на кожу, которые у неё отобрали, вряд ли дорого стоили. Простой солдат или младший офицер. Весь штат лидеров "неудачников" и Братства на "Непрощающем" стоял вокруг неё, сохраняя молчание.

Но вот дверь открылась и вошла Бесник.

Гектор слегка улыбнулся, глаза Ламарка и Йорека распахнулись чуть шире: на Бесник из одежды были только рубашка и штаны, и отчётливо было видно, что она не затянула грудь.

В руках у неё была миска, и в ней было что-то тёмно-розоватое.

Возле кадушки поставили маленький табурет, и Бесник села на него, так что её голова оказалась примерно на том же уровне, что и голова русалки.

Глаза у той распахнулись, а маленькие ноздри, похожие на щёлочки, раскрылись: в миске была свинина. Но не вяленая свинина, которую русалки очень долго разгрызали и несколько раз мочили в воде, чтобы проглотить, а тушёная, с подливкой.

— Это ты получишь, если будешь хорошей и будешь разговаривать, — Бесник старалась говорить по-латыни, но иногда переходила на авзонский. — Мы не хотим много убивать, мы хотим оставить свой дом здесь. Ваша археса архес Артемида убивает плохих для нас сушеходов, но мы боимся,