В считаные дни после теракта 11 сентября 2001 года с нами связался «Благотворительный фонд Робин Гуда», чтобы сообщить о том, что они устраивают концерт в Мэдисон-сквер-гарден для работников служб быстрого реагирования и их семей. На этот раз решение было принято без колебаний. Конечно, мы без раздумий согласились выступить.

– Отлично, – сказали они. – Мы отправим самолет.

– Пришлите мне билет United Airlines, – ответил я.

Потому что пошли они к черту. Я не уступлю ни сантиметра. Я полечу на концерт авиакомпанией, на которую напали террористы. Дилемма заключалась только в том, что играть. Все были потрясены. Какую программу можно составить при таком раскладе? В кои-то веки у Пита было простое решение. Он сказал, мол, давайте делать то, что мы всегда делаем, – давайте играть рок. И он был прав. Это было единственно верное решение. Так что мы вышли и сыграли «Who Are You», «Baba O’Riley», «Behind Blue Eyes» и «Won’t Get Fooled Again».

Нам посчастливилось выступить на многих легендарных площадках. Мы успели побывать хедлайнерами всех крупных фестивалей и повидали самые именитые сцены. В 2010 году мы отыграли шоу во время перерыва на Супербоуле XLIV для телевизионной аудитории в сто миллионов человек. В 2012 году миллиарды зрителей смотрели наше выступление на церемонии закрытия Олимпийских игр в Лондоне. Я всегда говорил, что нужно относиться к каждому событию как к еще одному концерту, независимо от его масштаба. Но в ту ночь в Мэдисон-сквер-гарден все было иначе.

Мы выступали перед целым морем людей в униформе, главным образом пожарными, но также тысячами полицейских и медработников. Они проходили по билетам, а тех, у кого билета не было, пропускали по униформе (которая также обеспечивала свободный проход в бар). Место было набито под завязку, пиво лилось рекой, и в воздухе царила осязаемая атмосфера неприкрытого горя и отчаянного протеста. Было тяжело не дать этим эмоциям завладеть тобой, потому что среди толпы пожарных были дети тех парней, которые не вернулись домой в тот роковой день. Они носили шлемы своих отцов.

Под конец того дня мы решили, что в 2002 году снова отправимся в турне. Казалось, что это было единственное разумное решение для группы. В начале года мы отыграли несколько концертов в Англии, и я помню, с каким оптимизмом смотрел на очередную большую поездку по Америке. Столько лет уже было потрачено впустую. Зачем тратить больше? Мир изменился, он стал мрачнее, и, чтобы исцелиться, ему нужна была музыка. Я физически ощущал потребность вернуться в турне.

После репетиции в Лондоне мы полетели в Калифорнию, будучи готовыми дать первый концерт в Вегасе в конце июня. За день до этого я был в Лос-Анджелесе, где обедал со своими дочерьми в одном маленьком корейском ресторане в Долине. Таким счастливым я еще не был: у меня была семья и группа. Но затем зазвонил телефон. Это был Пит. Он спросил, где я нахожусь, а потом попросил меня сесть. Я спросил, что случилось, и он выпалил.

– Джон только что умер.

– Ох.

У Джона были проблемы с сердцем, и в последние годы это стало особенно заметно. Он был бледным как смерть. Именно такого цвета вы становитесь, когда каждое утро начинаете с бутылки бренди. Но даже очевидные внешние признаки проблем со здоровьем не заставили его умерить пыл. Джон был непреклонен в том, как ему распоряжаться своей жизнью, и все несогласные посылались им на три буквы. Наверное, ему бы понравилось, как он встретил свой конец. Накануне он лег в постель с милой дамочкой и черт знает каким снадобьем, оказавшимся у него под рукой. После этого он уже не проснулся. Он умер от сердечного приступа в номере 658 отеля-казино «Хард-Рок» в Лас-Вегасе. Пожалуй, его бы привело в восторг, если бы его тело поместили в витрину прямо там, на кровати. Наверное, такой же участи он пожелал бы и мне. Рок-н-ролл до конца.

Вместе с тем он выбрал самое неподходящее время, чтобы умереть. Отдав концы, за день до масштабного турне он оставил нас по уши в дерьме. Не было времени, чтобы скорбеть или думать о том, что мы могли сделать иначе. Я пошел на встречу к Питу, чтобы пораскинуть мозгами. Мы не знали, что случилось, но были уверены, что у него в крови обнаружат наркотики. А ведь нам предстояло отыграть двадцать семь концертов в США и Канаде. Конечно, мы были застрахованы, но страховка стала бы недействительной, если бы мы все отменили. Под это попадал довольно внушительный список исключений.

Мы должны были в кратчайшие сроки все обговорить. Нам удалось справиться с потерей Кита. Сможем ли мы пережить и это? Мы были обязаны! Не стоит и говорить, что без них все было не так, как прежде, но музыка все равно будет достаточно хороша. Мы могли сделать это вместе. Мы вдвоем. Нам просто нужно было собрать всю волю в кулак и отыграть каждый из этих двадцати семи концертов. У нас не было выбора.

Вы должны понимать, как обстоят дела перед началом тура. Ты находишься в минусе. Ты оплатил репетиции, страховку, аренду, съемочную группу и все остальное и оказываешься в долговой яме размером в несколько миллионов фунтов стерлингов. Ты по самые уши в долгах, а долги оплачиваются благодаря гастролям. Груз спадает с плеч, ошеломляющее чувство надвигающегося финансового бедствия исчезает, и только под конец, на концерте этак тридцатом или сороковом, вам удается выйти в плюс. Если повезет. Вот вам экономика турне. И все это лежало на нас троих, а теперь нас осталось двое. Но мы должны были продолжать. Мы отодвинули два первых концерта турне на конец и уже через три дня выступали на сцене.

В тот же день, когда мы узнали о смерти Джона, нам удалось заполучить Пино Палладино. Это не было похоже на то, как мы пытались найти замену Киту. Ведь к тому моменту у нас уже была крепкая сыгранная группа. Джон изменил стиль игры на басу, создал свою собственную неоклассическую форму искусства, вывел бас-гитару в центр внимания. Пино был мастером, который мог изобразить игру Джона и воссоздать энергетику The Who. У нас было три дня на репетиции, и 1 июля 2002 года мы вышли на сцену «Голливуд-боул».

Эта была очень волнующая ситуация, которая отняла у нас много сил. Необычайно тяжело осознавать, что у вас нет другого выбора, кроме как выступать, что вы просто обязаны найти энергию. Мы были расстроены. Мы потеряли Джона. Потребовалось огромное усилие, чтобы просто выйти на сцену. Каждое выступление проходило словно бы на краю пропасти, и нам с Питом приходилось с боем прорываться через каждое шоу, чтобы держать все под контролем. И, конечно, мы расправились с этим концертами. Мы играли с яростью группы, которая бросила вызов тьме, и аудитория чувствовала это. Они чувствовали напряжение, гнев и эмоции. Это был хороший тур, возможно, это был даже наш лучший тур. Несмотря ни на что, мы вернулись на вершину, играя каждый вечер перед аудиторией в двадцать-тридцать тысяч человек. Когда я фокусировался на этом, то чувствовал себя прекрасно.

Затем, в начале октября, я внезапно оказался дома, где смог перевести дыхание. Вот тогда-то я в полной мере все осознал. Когда кризис закончился и я вернулся в Сассекс к своим живописным холмам, пропустив через себя все произошедшее, именно тогда меня словно молнией ударило. Джон ушел из жизни как рок-звезда, которой он всегда был. Для всех остальных он был историей, для меня же это было реальностью. В течение четырех месяцев его смерть была для меня иллюзией, но теперь реальность обрушилась на меня со всей силой. Никто вокруг не мог этого понять, ведь они не были в моей шкуре, они не знали, каково это. В более радужные дни я мог бы утешиться тем, что по крайней мере мы были в порядке. Я, Пит и музыка. Этого было достаточно. А потом, через несколько недель, мы лишились и этого.