– Что это у тебя на шее? – спросил я.

– Это шарф моей команды, – последовал ответ.

Тогда я подумал: «Вот дерьмо. Надеюсь, он не фанат “Манчестер Юнайтед”».

– Что это за команда?

– «Арсенал», папа.

Какое облегчение…

– Когда мы поедем на их игру, пап?

Когда твой десятилетний сын задает тебе этот вопрос каждый день в течение нескольких недель, то ответ может быть только один. До начала семидесятых я болел за «Куинз Парк Рейнджерс», пока футбольные беспорядки и насилие, которые тогда обычно сопровождали матчи, не достигли поистине ужасающих размеров. Тогда в один прекрасный день я просто завязал с футболом. За двадцать лет я не посмотрел ни одной игры. К счастью для меня, Роберт Розенберг, правая рука Билла в офисе, был фанатом «Арсенала» на протяжении всей жизни. Поэтому я сдался и взял Джейми на стадион «Хайбери», чтобы посмотреть, как они играют. Атмосфера была фантастическая – дружелюбная и смешная с чудесным хоровым пением. Я снова увлекся игрой, и это чувство передавалось не только от отца к сыну, но и от сына к отцу. Я стал фанатом «Арсенала», а Роберт – хорошим другом семьи.

Так шли годы. Различные проекты сменяли друг друга. Я продолжал понемногу заниматься своей актерской карьерой, и когда мне поступали предложения, я на них отвечал. В июле 1991 года мне посчастливилось получить предложение от Пэдди Молони из The Chieftains. Меня спросили, согласен ли я выступить с ними в качестве приглашенного гостя в «Лондон Палладиум». Я согласился. Я всегда принимаю вызов – это одно из немногих правил, которых я придерживаюсь. Вызов заключался в том, что перед концертом не было репетиций, которые всегда действовали мне на нервы. Мне просто предстояло выйти на сцену и вписаться в выступление одной из самых тихих акустических групп на планете, как я их уже охарактеризовал ранее. Я выучил слова песни «Raglan Road», через три минуты после приветствия они сыграли вступление, и мы начали. Впервые в своей жизни, будучи на сцене с группой, впервые за тысячу концертов, я мог слышать свой голос. Я уже говорил, что мне не нравится слышать свой вокал, но это облегчает жизнь, когда вы выступаете. Песня прошла гладко, как по маслу, поэтому я предложил попробовать сыграть «Behind Blue Eyes», мою любимую песню The Who.

Ребята согласились, и до чего же чудесно было услышать песню, которую я исполнял так много раз, в новой интерпретации. Дальше – больше: несколько недель спустя я записал концертный альбом с The Chieftains и талантливой американской фолк-исполнительницей Нэнси Гриффит в Большом оперном театре в Белфасте. Афиши рекламировали это шоу как вечер ирландской музыки, и на этот раз планировались репетиции, но не прошло и получаса, как нам сообщили, что по достоверным источникам в здании находится бомба, и попросили его покинуть.

Итак, мы все притащились на парковку позади оперного театра. Через несколько минут нам было велено отойти немного подальше. Так что мы оказались в дверях другого здания, и я никогда не забуду вид, который открылся перед нами. Это был полный зал для игры в бинго во всей своей полуденной красе. Заполненные ряды курящих ухоженных и активных старушек, у каждой по шесть карточек для бинго – прямо-таки воплощение концентрации и азарта. Сигаретный дым был настолько густым, что едва можно было разглядеть противоположную сторону комнаты. Требовалось что-то пострашнее бомбы, чтобы заставить их отвлечься от своей игры. Они не собирались никуда уходить.

На проверку здания театра ушло три часа, но шоу должно было продолжаться, поэтому мы нашли комнату над пабом за углом и закончили репетицию там. В тот вечер концерт состоялся и возымел большой успех. Я отправился домой, вспоминая прекрасную атмосферу концерта, совершенно позабыв о нашей сорванной дневной репетиции. На самом деле я не задумывался об угрозе взрыва, пока через несколько месяцев ИРА не взорвали начиненную взрывчаткой машину на Гленголл-стрит и не разворотили этот прекрасный оперный театр. Чудом тогда никто не пострадал. Остановил ли теракт игру в бинго – это другой вопрос.

1 марта 1994 года мне исполнилось пятьдесят лет. Это был насыщенный день, но не из-за осознания того, как быстро пролетело полвека, а из-за письма. Я был на ферме, что-то строил, уж и не помню, что именно, и зашел домой на обед. Хизер всегда просматривает нашу почту, и вот она вручила мне это письмо. «Вот еще один подарок, – сказала она. – С днем рождения». Оно было от еврейской девушки по имени Ким. Она приложила фотографии себя и своего сына. Мне в глаза сразу же бросилось сходство. У нее был взгляд Долтри. В ней я видел свою маму и сестру. Было ясно как божий день, что она была моей дочерью.

Я так и остался сидеть, ошеломленный, чувствуя, как меня накрывает лавина противоречивых эмоций. Прежде всего это была радость. В письме передо мной предстал красивый взрослый и счастливый человек. Приемный отец Ким был известным ортодонтом в госпитале Гая, и он обеспечил ей прекрасное образование. Для нее все сложилось лучшим образом. Но вместе с этим у меня в груди возникло щемящее чувство.

Было нелегко взрослеть с осознанием того, что твоего отца не было рядом и что твоя мама бросила тебя. Должно быть, это было так же тяжело и для ее матери. Оглядываясь назад, я мог бы поступить иначе. Я мог бы вести себя более ответственно. Я мог поступить так и с Джеки. Но, как я уже сказал, я был молод, высокомерен и глуп. И да, я признаю, что жил в свое удовольствие. Кроме того, я никогда не знал, что мать Ким была беременна. Я даже не помню, как встретился с ней. Я помню матерей моей шотландской дочери, моего шведского сына и моей дочери, которая жила в Йоркшире. Но об этом случае я и не догадывался. Однако я не жалею об этом и не жалею о последствиях. Иначе это значило бы сожалеть о факте существования моей дочери. Единственное, что мне остается, – принять этот факт. В тот же день я позвонил Ким. Вскоре мы встретились в небольшом итальянском ресторане в Сент-Джонс-Вуд, и между нами мгновенно возникло взаимопонимание. Впервые она попыталась разузнать о своих родителях в возрасте восемнадцати лет, но социальный работник сказал, что ее свидетельство о рождении намокло и испортилось. Во время второй попытки, когда Ким было уже двадцать семь лет, выяснилось, что это была неправда, и она получила ответ: вот этот человек и есть твой отец. По ее словам, это был «настоящий шок», и я не виню ее. Она взглянула на мои фотографии и посмотрела пару моих фильмов, и после этого у нее не оставалось сомнений, что это правда.

«Положа руку на сердце, – признается она сейчас, – я не была большой поклонницей The Who, но я видела “Томми”, а потом узнала, что Томми играет мой отец. Это было очень странно». Она выждала два месяца, а потом написала мне то самое письмо. Как же я рад, что она решилась! Через несколько дней после того, как я впервые встретил свою двадцатисемилетнюю дочь Ким, я пригласил ее домой, чтобы познакомить с Хизер и остальными членами семьи. Я уверен, что это было непросто для Ким и уж точно это не могло быть легко для Хизер. Но моя жена тепло приняла Ким, и все прошло замечательно. Так было со всеми моими неожиданными детьми. Мы очень хорошие друзья, и я люблю их всех, но, признаюсь честно, я не отношусь к ним так же, как к детям, которые родились у нас с Хизер. Я пропустил их детство, они воспитывались другими родителями, поэтому между нами несколько иной вид связи. Однако все-таки это приятно. Я стараюсь видеть всех своих детей как можно чаще. Каждый год я устраиваю маленькие семейные турне. Ведь все это могло устроиться совсем по-другому. Жизнь могла бы сложиться не так удачно для меня или для моих детей. Каждый из них в свое время поблагодарил меня за то, что я дал им жизнь. И я тоже благодарен за это. Я счастливый сукин сын.