— На себя баба ничего не жалела, — хмыкнул мужчина, — дам ей на домашние нужды, она туфли купит. Почему долго не уходил от нее? Чистая, аккуратная, хозяйка хорошая, готовила прекрасно, очень вкусно. Обстирает меня, все отгладит, в постели обслужит. Не пьет, не курит, на других мужиков не смотрит. Но жадная и зануда. В кино ее было не вытащить.

— Почему не женились на Фериной? — подхватил Дмитриев. — Она, похоже, была ответственная. Такая мужа на зоне не оставит, на свидание придет, продукты привезет. А с жадностью и с желанием вещи покупать примириться можно, большинство женщин любит по магазинам бегать.

— Я ей предлагал, — неожиданно с обидой сказал Муравьев, — а она в ответ: «Ты уголовник, сядешь в очередной раз, у меня квартиру за твои художества конфискуют». Вот Катюха, бандерша, та другая была. Веселая, шебутная, везде бегать со мной была готова, деньги «фантиками» называла. Есть купюры в кошельке? Супер. Нет? И фиг с ними, как-нибудь выживем.

— Но вы и с этой женщиной брак не оформили, — заметила я.

Муравьев дернул себя за ухо.

— Катька пила в темную голову, сколько ей ни дай, через час ничего не останется. Готовить не умела, хозяйка дрянная, да еще на мужиков слабая — поманит ее кто, несется на всех парах. И нормально со мной трахаться ей было скучно, подавай веселушке секс с вывертом. То в парке приспичит, где народу полно, потащит в кусты, то в автобусе. Ее экстрим возбуждал. А мне б такую, как Катюха, но не пьющую, не гулящую, а положительную хозяйку, как Лизка. Но я все-таки сделал выбор…

После того как я тело Златы утопил, Елизавета меня пилить принялась:

— Ступай к Масловым, потребуй плату за свое молчание. У актеров денег полно! Ты меня нормально обеспечить не можешь, используй шанс.

Я ей сначала мирно объяснил:

— У них знакомства высокие, они меня в милицию сдадут. И Сашке плохо придется, он же в квартире, когда девка ласты склеила, находился. Егора-то родители отмажут, менты всех собак на нашего сына повесят, им виноватого найти надо.

Лизка орать начала, называла меня голодранцем, нищетой убогой, вором позорным. Потом заявила:

— Нет тела, нет дела. Сам мне сто раз так говорил. Ничего Сашке не грозит.

Нормально, да? Готова за деньги про безопасность ребенка забыть. Требует от мужика побольше бабок ей притащить и сама же потом меня опускает, замуж за уголовника не хочет. Короче, я обозлился.

— Определись, коза! Или я урод, тогда не бери ничего из моего заработка. Или я нормальный мужик, тогда расписываться в загс маршируем.

Слово, значит, за слово, поругались. Я психанул, к Катьке ушел, загулял с ней. Лизку забыл, с Сашкой не общался. Чем он занимался, понятия не имел. Потом меня посадили. Правда, срок дали смешной, пару лет всего, у судьи хорошее настроение было. Но ходка не первая, я по полной чалился. Вышел, Катюхе позвонил. Незнакомая баба трубку взяла и объяснила: прежняя владелица жилья умерла, теперь она тут обретается, забудьте этот номер.

Я загрустил. Денег нет, работу тому, кто с зоны откинулся, не найти. Была у меня комната в коммуналке, но пока я на зоне садовые скамейки сколачивал, ЖЭК на мои метры кого-то поселил, прописку ему в паспорте поставил. Чтоб доказать свои права, надо адвоката взять, а тот за нежный поцелуй работать не станет. В общем, бомжара я. И чего делать?

Поехал к Лизке, там снова облом — в ее норе тоже другие живут. Но вежливые люди, они объяснили, что Ферина им хату сдала, сама с больным сыном умотала в деревню, и адрес мне дали. Хотя я его и так знал — там мамаша Лизки обреталась когда-то, изба моей гражданской жене в наследство досталась. Поехал туда. Лизка и впрямь в деревне куковала. Жила на те деньги, что от сдачи своего жилья в Москве получала. Меня она гнать стала:

— Явился не запылился! Не звала тебя, вали туда, где пропадал. Или денег давай за постой, еду купи. У меня сын, лежачий больной, на руках. Кучу денег потратила на его лечение. Знахарка меня раздела, да не помогла Сашке.

Еле-еле упросил ее переночевать пустить. Она мне в сарае на топчан тряпку бросила, не покормила, чаю не налила, велела в шесть утра в Москву возвращаться. Я на обратный билет деньжат поклянчил и фигу увидел.

В пять с чем-то встал, вышел во двор, гляжу — Лизавета с крыльца сбегает.

— Венечка, любимый, — кричит, — помоги, Христа ради!

Опаньки… Ведьма сладкой плюшечкой обернулась. Ну я не злопамятный, кивнул.

— Говори, чего надо?

А она:

— Сашку зарыть. Помер наконец-то.

Я всего насмотрелся в жизни, но тут прифигел.

— Зарыть? Он те что, собака? Парня похоронить надо по-человечески.

Лизка на меня набросилась.

— А то я не знаю, каково это — по-человечески. Место на кладбище взять, гроб купить, покойника в Москву перевезти, в морг устроить… Берешься все это сделать? Он тебе сын, между прочим! Где папаша был, пока парень болел? Я его одна лечить пыталась. Не смотри на меня так! Учить он меня решил, как сына хоронить… Не трать время, покажи пример, сам его по-человечески в последний путь отправь. Или денег дай на все.

И чего было делать? В кармане ни рубля, Сашка помер без врача, справку о смерти так просто не дадут, приедет милиция, устроит представление, а я только с зоны… Ну и закопали мы парня.

Я вечером в город уехал. Без билета покатил, Елизавета в деревне осталась. Вышел на площади — жрать охота, жить негде, дождь начался… Ну и вытащил кошелек у прохожего. Не хотел больше воровать, да обстоятельства вынудили…

Муравьев оборвал рассказ, стукнул кулаком по дивану. Но через секунду продолжил:

— А прохожий оказался ментом. Вот непруха! Скрутил он меня, в отделение отволок. Дальше по рельсам покатило: СИЗО, суд, зона. Упекли на большой срок, теперь судья злой попался. И чалился я тьму времени. С начальником не поладил, он на меня бумагу накатал, что я в бунте участвовал, мне еще годов набавили. Наконец вышел. И снова здорово! Жить где? Жрать что? Работу как найти? Кое-как жизнь наладил. Иду один раз по парку, гляжу — скамейка, на ней журнал валяется. Я его взял, решил отдохнуть, а то двое суток до этого на железной дороге вагоны мыл, сил никаких. Устроился на лавке, страницы листаю. Издание скучное, про бизнес. И вдруг заголовок: «Путь наверх Александра Ферина». Слева фото — Лизка и мужик лысый, с бородой. Внизу подпись: «Герой нашего очерка с любимой мамой Елизаветой Михайловной». Ну и ни фига себе!.. Я ж Сашку самолично в лесу упокоил. Почесал я в затылке и позвонил Лехе, хакеру, говорил вам о нем уже…

— Стоп! — перебив его, скомандовал Степан. — Вениамин Иванович, мы же условились, вы говорите только правду.

— Где вранье? — возмутился Муравей.

— Денег у вас не было. А откуда сотовый? — спросила я. — Простите, у вас закурить не найдется, я сигареты в машине оставила.

— Как в последний раз сел, я дымить завязал, — отмахнулся Вениамин. — Трубку мне Леха купил и тайком передал. Он, как освободился, посылки мне таскал, говорил: «Дядя Веня, выйдешь, меня найди». Но я знал: парень с родителями живет, те за сына переживали, об УДО[11] хлопотали, не обрадуются, меня на пороге увидев. Но пришлось все же у Лехи помощи просить, именно он первое время кормил меня, одежонку покупал.