если затыкать рот, — распалялся Григорич, — и обращаться с дочерью приказным тоном — так и вырастит закомплексованной, боящейся выразить собственное мнение. На работе на ней будет ездить начальник-деспот, а дома муж-тиран. Друзья не будут ее воспринимать, потому что ничего разумного или смелого от нее ожидать не придется, так и станет трусливой ведомой овцой — куда скажут, туда и пойдет. И никто даже не догадается, что все это из-за того, что в семье мнение ребенка считали пустяковым и никогда его не слушали.

— Вот будут свои дети, их и слушай, пока не задолбят вопросами, — фыркал Вован.

— Так ответь хотя бы на один, — настаивал Григорич.

Киру, с надутыми щеками слушавшую эту полемику, интересовало только: «Где находится Мировой океан?»

— Папа говорит, что где-то возле Америки.

— Ну! — предвкушая победу, спросил Вован у Григорича. — Ответь, умник.

— Деточка, — мягко сказал дедушка, присаживаясь на кровать возле внучки. — Мировой океан находится совсем в другой стороне.

— Да ну! — расхохотался Вован. — И где же?

Не обращая внимания на комментарии Григорич продолжал:

— Если бы твой папа доучился до третьего класса, он бы знал, что Мировым океаном называют не один океан, а все реки, моря и океаны, которые существуют на нашей планете.

Вован ухмыльнулся, потоптался на месте и услышав, что его зовет Рита, охотно исчез. Когда же Григорич вернулся в свою комнату, вернувшаяся со свернутой в трубочку газетой в руках жена тотчас настоятельно попросила мужа не ставить Вована в идиотское положение да еще при дочери.

— Ты подрываешь его авторитет, — сказала она.

— Было бы что подрывать, — отреагировал возбужденный муж и тут же получил газетой по лбу.

Родители Ирочки и Киры обычно отделывались от надоедливых детей, одаривая тех игрушками, которыми были забиты все шкафы, диваны, полки и подоконники. Если же этого арсенала оказывалось недостаточно, тогда каждой дочери вручался телефон или планшет с каким-нибудь Роблаксом или подобной игрушкой, и те надолго улетали в виртуальное пространство. Григорич сокрушался жене:

— Мда. Прекрасная семья, когда все молчат и заняты только собой. Бедные дети. Быдловичи их угробят. Вот увидишь.

— Тебе то что? — возражала Рита, понимая правоту мужа, но говорила это, чтобы он только не лез ссориться с Быдловичами, а по-другому он и не умел с ними общаться. Любое его слово, уже даже не критическое, а просто для поддержания разговора, воспринималось Вованом и Машей как брошенный вызов и тут же вызывало негативную реакцию.

— Дикий народ, — усмехался Григорич. — А дети все это видят и станут такими же дремучими и равнодушными друг к другу.

— Сдерживайся, прошу тебя, — со сложенными вместе ладошками у груди умоляла мужа Рита. — Ладно, я могу ляпнуть, но я — женщина. Давай хоть я у тебя сценарий куплю, только успокойся.

Но Григорич поступил иначе. Как-то, будучи на книжном рынке, он купил изящный картонный иллюстрированный сундучок зеленого цвета с позолотой по бокам и с вязаной веревочкой, внутри которого помещались книжки со сказками в ярких обложках и с изумительными картинками. Там были и «Спящая красавица», и «Кот в сапогах», и «Золушка», и многие другие. Купил он книжки с единственной целью: раз уж родителям наплевать на детей, то дедушка не позволит внучкам оставаться недоразвитыми. И кое в чем он таки преуспел. По крайней мере, Ирочка повадилась приходить к дедушке, брала с полки сундучок и выбирала книжку. С большим наслаждением слушала она и про забавных гномов, подружившихся с Белоснежкой, и про хитрого кота, победившего людоеда, и про хрустальную туфельку, в которую тоже мечтала всунуть свою миниатюрную ножку. Ирочка особенно полюбила сказку «Красная шапочка» и могла слушать ее бесконечно, — только заканчивалась, начинай сначала, — и так по кругу до тех пор, пока голос Григорича не садился, превращаясь из тоненького дисканта Красной шапочки в хриплый кашель волка. Чтения в кругу дедушки и бабушки нравились обеим внучкам и поначалу Быдловичи потирали руки от счастья и от того, что к ним наконец-то не пристают дети. Но каждое доброе дело имеет и обратную сторону. Пребывая в полном восхищении от актерских способностей Григорича, Кира с Ирочкой начали просить маму и папу почитать им сказки голосом дедушки, когда тот был очень занят работой. Разные американские мультики по мотивам этих сказок детям не нравились, и Маше с Вованом, разозленным на Григорича, приходилось изобретать какие-нибудь новые способы, чем отвлечь несносных детей.

Рите надоели все эти распри, и она повела мужа церковь, авось что-нибудь чудотворное снизойдет на голову мужа и заставит оставить его попытки всех перессорить. По дороге они снова много говорили о квартире, фантазировали, в каком районе лучше всего ее покупать и как потом обустраиваться. Шли они с каким-то странным чувством восхищения собственным районом со старинными зданиями, с живописными скверами, с памятником влюбленным, с мостом Желаний, с великолепным домом, где жил знаменитый во всей Европе кондитер Жорж Борман. Как все вокруг было зелено и уютно. Они смотрели на все, как смотрят те, которые давно здесь не были или те, которые никогда больше этого не увидят. Странное смешанное ощущение тревоги появлялось и начинало так захватывать их, что хотелось прижаться к каждому домику, обнять каждый кустик, упасть на траву и закричать:

«— Это мое! Не трогайте наш дом, орки!»

Церковь сегодня закрыли на ремонт, и это сильно огорчило Риту с Григоричем. Они постояли возле здания, помолились и отправились обратно, как вдруг по дороге Григорич заметил знакомое лицо человека. Мужчина в балахоне медленно шел навстречу им и широко улыбался. А приблизившись, сразу же назвал Григорича на «ты». Было что-то такое простое, незлобивое в глазах этого человека, что это «ты» ничуть не покоробило самолюбие Григорича, а напротив, он будто бы ощутил духовную связь с человеком, с которым давно хотел сблизиться. Перед ними стоял Владимир Мунтян. Он спросил у Григорича, будто находился все время рядом с парочкой и слышал каждое их слово:

— Вот скажи, а что изменится, когда ты получишь квартиру?

От волнения из-за неожиданной встречи Григорич не мог вымолвить ни слова. Крепко державшая его под руку Рита, тоже молчала. Они оба пытались что-то проблеять, но ничего не выходило. Тогда Мунтян, понимая их чувства, приобнял супругов за плечи и обвел их теплым лучистым взглядом, приглашая к дружеской беседе. Словно разрушился и пал каменный мешок, в котором сжимались грудные клетки Риты и Григорича, а из онемевших ртов словно вытащили брус. В тот же миг супруги со слезами на глазах стали рассказывать всю свою жизнь с детьми. А