в конце добавили, что если бы у них была своя квартира, то, по крайней мере, они получили бы душевный комфорт, исчезли бы ссоры, никто бы никому не мешал, потому что в одной квартире каждый хочет быть хозяином. Друг к другу можно было бы ходить в гости, внучки с радостью бы бежали к ним погостить, иногда приезжали бы и дети. Рита занималась бы собой и мужем, а Григорич посвятил бы себя творчеству, писал бы сценарии, романы и, конечно же, работал бы, ибо он — неисправимый трудоголик.

Но все это невозможно в условиях гнетущей злобы и нервных истерик домочадцев. Они так много и так долго говорили и плакали, что даже не заметили, как Мунтян исчез. Он исчез, а Рите с Григоричем на удивление стало очень легко. Почти не касаясь земли, счастливые Григорич и Рита летели домой, боясь вдруг узнать, что уже умерли, и это возносятся их души. Поэтому попеременно щипали друг друга, щекотали и пинали, проверяя на живучесть, а убедившись, что все в порядке, весело хохотали. Еще с отголосками веселья прибыли они домой, и застали Машу в состоянии уныния.

— Что случилось? — бросилась к Маше мать.

— Баба Зоя умерла, — сдавленным голоском произнесла дочь. — Надо ехать на похороны.

Баба Зоя была матерью первого мужа Риты — ее первой свекровью, с которой после смерти сына они редко встречались. Но внучку Машу баба Зоя очень любила.

— Далеко это? — спросил Григорич.

— В Саратовской области, — сказала Рита. — Езжайте, конечно.

Маша поколебалась, но все же добавила:

— Мам, но Киру с Ирочкой мы дома оставляем. Ты не против?

Вздохнув, Рита развела руками и сказала:

— Куда ж деваться.

Вечером Рита, ходившая все время в задумчивости, сказала мужу:

— Знаешь, а ведь Маша — единственная наследница.

— То есть ты хочешь сказать… — начал было Григорич, и улыбнувшись, осекся.

Глава 18

Слов не хватит рассказать, а фантазии описать, как облегченно вздохнули Григорич с Ритой, когда Быдловичи, оставив детей, умчали, наконец, на машине в Россию. Григорич включил «Вечную любовь» и обнявшись с Ритой, стал кружить жену по комнате, выпархивать в танце в двери, дефилировать по коридору и посбивав везде угля, преимущественно телом самой партнерши, угомонился только тогда, когда запахи подгорающих оладушек как магнитом поманили обоих на кухню. Все утро муж с женой словно летали, у Риты на удивление совсем не болела голова, а Григоричу даже захотелось сделать зарядку. В общем, оба пребывали в возбуждении, и только легкая тень касалась лица супругов, когда они представляли, какой гвалт и вакханалия начнутся, как только проснутся внучки и почувствуют свободу.

Долго им пришлось ждать, пока Кира с Ирочкой соизволят встать — почти до двух часов дня. А проснувшись и умывшись, они первым делом спросили, что они будут кушать. Хлопотливая Рита тотчас стала запаривать кашку, варить сосиски и наливать на оладьи сметану. Еще вялые после сна девочки кое-как поковырялись в еде, оставив Риту в полном расстройстве, и молча отправились в свою комнату.

— Ты что-нибудь понимаешь? — спросил Григорич, внимательно наблюдавший всю картину. — У них родители уехали. Впрочем, может быть это шок.

— Ой, не говори ерунды, — отмахнулась полотенцем Рита и с недовольным видом стала убирать в холодильник недоедки со стола. — Просто соскучились и все.

— По кому? Быдловичи умотали всего-то два часа тому назад, когда дети спали.

Но странный феномен объяснялся легко: На фоне вечно ссорящихся родителей Кира с Ирочкой давно научились абстрагироваться и развлекать себя сами. Кира переписывалась с подругами в телефоне, а Ирочка что-нибудь рисовала или играла с куклами. Вот и теперь они молча ушли в комнату и не общаясь друг с дружкой, предались своим любимым занятиям. Для них в сущности ничего не поменялось, разве что стало вокруг тише, на них никто не кричал и не раздавал указаний. Григорич с Ритой только сейчас поняли, как проводят время внучки и очень этому огорчились. И если Рита как-то спокойно отнеслась к этому, для нее важно было, чтобы никто не ссорился и не оставался голодным, то Григоричу казалось важным не молчаливое отчуждение, а коллективное общение. Поэтому когда он с благородными помыслами зашел в комнату к внучкам, те сразу съежились и напряглись. Кира бросила косой взгляд на дедушку. В ее глазах дикого волчонка легко читался испуг, мол, стряслось что-то неординарное, а Ирочка прикрыла локтем подставку, на которой были разбросаны кусочки пластилина, из которых она что-то с большим усердием лепила, судя по тому, что в пластилине было все: стол, пол, подоконник, рот и даже волосы самой Ирочки.

— Создаешь какой-то секрет? — поинтересовался Григорич у младшенькой, поглаживая ту по плечу.

— Неа, — пробурчала Ирочка и нахмурилась. — Я просто никогда никому не показываю.

— Почему же?

Ирочка потупила глаза в стол и молчала.

— А кому это интересно? — равнодушным тоном сказала Кира, и Григорич уловил в интонации старшей внучки смесь скрытой горечи и обиды.

Все замолчали. Наконец, чтобы не усугублять удрученное настроение, Григорич решил снять напряженную паузу.

— Когда я был маленьким, я обожал лепить мушкетеров в плащах со шпагами из иголок и в шляпах с перьями, — сказал он.

— А где ты брал перья? — вяло поинтересовалась Ирочка.

— Выдергивал из уголков подушек, — улыбнулся дедушка. — У нас были тогда такие подушки. Мои мушкетеры дрались на шпагах, гуляли со своими подружками и пели песенки. А еще они жили в домике, я сам его делал.

Григорич так увлеченно говорил, что не заметил, как в голосе стали проявляться детские интонации мальчика-задаваки. Хотя может быть, просто ожило его детство, когда он еще не был Григоричем, а в игрушечные миры верил как в реальную жизнь.

— А из чего домик? — дернула Григорича за рукав Ирочка, видя, что дедушка задумался и замолчал.

— Из картонной коробки из-под маминой обуви. Я вырезал двери, окна, все разукрашивал снаружи и изнутри. Вылепливал столы, стулья, чашечки, бутылочки и много чего еще. Даже кошку с собаками лепил.

Известная собачница Ирочка не сводила глаз со рта дедушки — так интересно он рассказывал. Сняла наушники и Кира, которая тотчас вспомнила, что у них есть такая коробка. Сестры договорились вместе создать домик, а Григорич пообещал достать где-нибудь перьев. Потихоньку Ирочка убрала локоть и показала дедушке свою поделку. Она лепила снеговика, правда, из черного куска и с шарами квадратной формы, а рядом себя на санках с колесиками. Григорич одобрительно сказал:

— У тебя очень оригинальный и правильный взгляд на мир, Ирчик. Многие позавидовали бы.