Лицо Люциона сохраняло самое доброжелательное выражение, однако юнца, знавшего, кто таков его господин, это не обмануло.

– В-велик мой владыка, – пролепетал Икарион, преклонив перед ним колено. – Велик и милосерден…

Разбиравшийся в самом себе много лучше, чем этот смертный, Примас негромко хмыкнул и, протянув к коленопреклоненному юноше руку, погладил избранника по подбородку.

– Дорогой мой Икарион. Тебе ведь известно, чем жертвуешь ты, дабы удостоиться риз священнослужителя, не так ли?

– Да, и на жертвы сии я с радостью согласился!

– Вот как? Тебе надлежало привести к нам сестер, сделать их верными нам служанками…

При всей высоте своего положения Люцион питал весьма приземленное пристрастие к юным девицам – особенно нетронутым. Подумать только, сколь беззаветно преданы ему приспешники, охотно приводящие на его ложе родных сестер и дочерей, лишь бы доказать любовь к нему делом!

– Однако они, как оказалось, отправились в долгое путешествие… – продолжил великий жрец.

– Господин, я…

Рука, гладившая подбородок Икариона, резко хлестнула снизу по челюсти, принуждая юношу замолчать.

– Впрочем, – все в той же задушевной манере продолжал Люцион, – благодаря твоему доброму другу, необычайно усердному брату Томалу, далеко они не уехали. Не далее, как минувшей ночью, я имел удовольствие побеседовать с ними об их способностях…

– М-м-мгх!

Замычав, Икарион бросился на господина, и эта ошибка стала для него роковой. Один из морлу, обнажив огромный топор, одним быстрым взмахом снес голову с плеч мятежного юноши.

Отрубленная голова пала прямо в ладонь Люциона, повернувшего ее теменем книзу, дабы сберечь содержимое. Убивать сын Мефисто обычно предпочитал сам, но никак не мог упрекнуть воина в чрезмерном усердии.

– Оставьте труп, – велел он морлу. – Вы свободны.

Латники с поклоном удалились. Немного подождав, Люцион устремил взгляд к потолку, в самый темный угол над головой.

– Астрога! Знаю, знаю, ты наблюдаешь за мной! У меня есть для тебя угощение…

– А какова же цена? – с шипением, с присвистом откликнулись сверху. – Какова же цена ему, а, Люцион?

– Цена тебе, верный пес Диабло, вполне по карману… но это обсудим после. Забирай труп…

С потолка к лежащему на полу телу немедля спустилось нечто белое, вроде веревки. Больше всего это напоминало выпущенную пауком нить паутины, только намного, намного толще, будто во тьме под сводами потолка каким-то образом ухитрилось спрятаться существо, по крайней мере, не уступавшее сыну Мефисто в величине.

Увлекаемое «паутинной веревкой», обезглавленное тело взмыло вверх и скрылось во мраке, а в следующий же миг из темноты донеслось ужасающее чавканье.

«Этот куплен, – мысленно подытожил Люцион. – Очередь за вторым».

Свободной рукой Примас начертал в воздухе треугольный символ, очень похожий на знак Церкви Трех. Вспыхнув буйным багрянцем, знак плавно опустился на пол и замер поверх каменных плит.

Люцион бросил голову брата Икариона в самую его середину. Голова легла безупречно: выпученные глаза обращены к потолку, челюсть отвисла, точно в предсмертном крике, лужа крови, растекшейся по полу, питает пылающий символ энергией…

– Гулаг… у меня для тебя кое-что припасено. Иди же сюда, угостись.

Каменный пол под отрубленной головой задрожал, будто сделавшись жидким. И магический знак, и камень остались целехоньки, но всколыхнулись, заходив ходуном, точно волны бурного моря.

И вдруг… рядом со знаком в полу разверзлась дыра наподобие водоворота. Дыра была круглой, однако внутри виднелся частокол острых зубов. Дважды обогнув знак кругом, «пасть» попыталась его проглотить.

Однако все ее покушения знак встретил снопами темных искр. Наконец зубастая дыра замерла, словно бы в недоумении.

– Глупый Гулаг, – раздался сверху ужасающий голос Астроги. – Как и хозяин его, он…

– Ты получил свою долю, арахнид, – упрекнул его Люцион, – так помолчи же…

Демон под потолком умолк – разве что возобновил чавканье, принялся уплетать угощение. Тем временем чудовищная пасть снова потянулась к отрубленной голове, но знак снова отразил ее посягательства.

– Встань, Гулаг…

Пол вспучился, вздулся и принял облик странного существа, отчасти смутно похожего на человека, отчасти же – на свинью. Тело его по-прежнему казалось сложенным из каменных плит, однако примерно там, где положено быть голове, над плечами поднялись, закачались три глаза на длинных глазных стебельках.

– ЛЛЛЛЛюцио-о-о-о-оннннннннн… ххххочу-у-у-у-у…

Этот голос звучал, точно последний вздох умирающего.

– И получишь, слуга разрушения, получишь, служитель Баала, но чуть погодя. Вы с Астрогой должны помочь мне в сотворении кое-какого заклятья. Что скажешь? Согласен?

Чавканье под потолком стихло.

– Сдается мне, угощение-то обойдется недешево…

Черты лица Люциона заострились, глаза утонули в глазницах, а сам он вдруг сделался в полтора раза больше прежнего.

– Однако ж ты принял его, паук, а уговор есть уговор, пусть и заключен, не подумавши…

– Уговор есть уговор, – с неохотой откликнулся первый из демонов.

Вновь обретя легкое сходство с добродушным, благостным Примасом, сын Мефисто обратился ко второму из демонов:

– А ты, Гулаг? Может, тебе будет угодно отказаться от моего угощения, даже цены не узнав?

– Разззззрушшшшшение-е-е-е-е?

Люцион улыбнулся сему незатейливому вопросу.

– Да, вполне может быть.

– Ггггголову-у-у-у-у…

Ответа, более близкого к согласию, от одного из прислужников Баала дожидаться не стоило. Повинуясь Люционову жесту, окружавший голову знак исчез.

Гулаг немедля разинул пасть во всю ширь, и голова брата Икариона, скатившись вниз, канула в его бездонное чрево.

Челюсти демона с лязгом сомкнулись, узоры каменных плит расплылись, образуя подобие карикатурной улыбки.

Кивнув, Люцион сложил руки «домиком» и задумчиво смежил веки.

– Прекрасно. Ну, а теперь… вот что мне от вас требуется…

С тех пор как иллюзия покоя рассыпалась в прах, тревога не отпускала Ульдиссиана ни на минуту. Малик таился где-то неподалеку и, несомненно, замышлял какую-то новую гнусность. По обыкновению, Ульдиссиан опасался не столько за себя самого, сколько за Лилию и остальных. Однако Ахилий был прав: по собственной воле они его не оставят, а каким образом переубедить их, сын Диомеда даже не представлял.

На следующий вечер, мастер Итон, заметив его мрачное расположение духа, отвел Ульдиссиана в сторонку.