– Полагаю, под этими «остальными» ты прежде всего Лилию имеешь в виду?

– Всех вас… но – да, само собой, надеюсь, ты и ее без помощи не оставишь.

Ахилий огляделся по сторонам, нет ли кого поблизости, но улицы были пусты.

– Я понимаю, отчего ты хочешь отослать Лилию, Серри и Мендельна отсюда подальше… и, сам знаешь, больше всего хочу Серри от опасности уберечь.

– Ахилий…

Охотник махнул рукой, оборвав его на полуслове.

– В ее глазах мне никогда не сравниться с тобой, но я как-нибудь переживу. Выходит, мы оба согласны, что здесь им оставаться нельзя… и обо мне ты, ясное дело, тоже заботишься, – с усмешкой добавил он, – вот только я знаю: никто из них уйти не согласится. Даже твой брат, Ульдиссиан. Никто из них ни меня, ни тебя не послушает.

– Но оставаться вам всем опасно! Доказательства ты только что своими глазами видел!

– Ну да, ну да, а рассказать им об этом – только еще сильней заупрямятся… и тут я их ни в чем упрекнуть не смогу! Нет, старый друг мой, ни от них, ни от меня тебе не избавиться. Никак не избавиться…

Положим, один способ избавиться от спутников Ульдиссиан видел… да только такой, что хуже и не придумаешь. Продолжать спор не имело смысла, однако попробовать стоило, и Ульдиссиан открыл было рот… но цокот копыт заставил его умолкнуть. Друзья насторожились, Ахилий вытащил из-за спины лук.

Но нет, всадник, выехавший на свет из темноты переулка, оказался не кем иным, как мастером Итоном. Увидев обоих, купец осадил коня прямо перед ними.

– Ульдиссиан? Лучник? С чего это вы здесь стоите и смотрите с этаким недоверием?

– Нервы шалят, мастер Итон! – осклабившись, отвечал Ахилий. – Нервы шалят, только и всего!

Сын Диомеда поспешил согласно кивнуть.

– Мне просто на свежий воздух выйти потребовалось.

– И я этим вовсе не удивлен! – Сойдя с коня, старик придержал поводья, а свободной рукой хлопнул Ульдиссиана по плечу. – Ты столькое сделал, Ульдиссиан уль-Диомед, столькое сделал… А если, – чуть поразмыслив, добавил он, – я могу помочь тебе чем-либо сверх того, чем уже помогаю, прошу: не стесняйся ко мне обратиться.

Ульдиссиан был не на шутку смущен. По счастью, Итон вдруг повернулся к Ахилию.

– Лучник, а говорил ли я, какой у тебя замечательный лук? С тех пор, как впервые увидел, глаз с него не свожу.

– Отцовский лук, мастер Итон! Отец сохранил его точно таким, как в тот самый день, когда он был вырезан, и я за ним тоже ухаживаю, стараюсь изо всех сил! Все мастерство охотника наполовину зависит от лука…

– Думаешь, наполовину, не меньше? А позволь посмотреть? – попросил купец, протянув к луку руку.

– Сделай одолжение.

С этим Ахилий подал гостеприимному хозяину лук. Итон огладил превосходной работы оружие, окинул его опытным взглядом, и Ульдиссиан, сам восхищавшийся луком Ахилия и даже выстреливший из него с полдюжины раз за долгие годы дружбы, словно увидел его впервые. Немного на свете отыскалось бы мастеров искуснее отца Ахилия, Тремаса…

Вот только не был ли непревзойденный талант Тремаса к работе с деревом еще одним проявлением того же самого дара?

Внимательно оглядев лук со всех сторон, мастер Итон, наконец, вернул его владельцу.

– Да уж, роскошная вещь. Жду не дождусь, когда вновь увижу его в деле!

Услышав сие замечание, друзья быстро переглянулись. Глава Парты даже не представлял себе, о чем просит. Ульдиссиан был уверен, что засада на темной улице – лишь самое начало куда более зловещих событий… возможно, грозящих захлестнуть весь городок.

Возможно, грозящих и Парте, и всем ее жителям гибелью…

* * *

Паства хлынула из Храма наружу, ни сном ни духом не ведая, что стали еще на шаг ближе к утрате собственных душ… и не только душ… во славу великого Люциона.

«Нет-нет, не в мою, – тут же подумал Примас, пряча внезапную тревогу за напускным благочестием. – Конечно же, во славу отца и двух других Великих Воплощений Зла».

Однако погреться в лучах их славы сын Мефисто был очень даже не прочь.

Но, чтобы греться в них и далее, чтобы в итоге власть над Санктуарием оказалась в нужных руках, все должно было идти согласно замыслам Люциона… а между тем недавние события подобного исхода более не гарантировали. В делах следовало навести надлежащий порядок. По меркам демонов, Люцион был созданием весьма дисциплинированным: ему просто по душе был строгий порядок.

Два верховных жреца, Эродий и Бальтазар, подошли к нему и почтительно поклонились. Обычно, обратившись с проповедью ко всем трем орденам, Примас созывал к себе самых верных адептов, дабы без лишних ушей обсудить с ними новые успехи Церкви Трех на пути к возвышению.

Однако сегодня вечером ему было не до разговоров. Сегодня Люциону следовало сосредоточиться на восстановлении статус-кво. Да, пользы его слуги приносили немало, но во всем, что касалось построения планов, Люцион полагался лишь на себя самого.

– Соберемся вместе для разговора завтра ввечеру, с восходом луны. Ступайте, займитесь делами…

В обязанности верховных жрецов, среди прочего, входило посвящение достигших определенного рубежа правоверных в истинные доктрины Церкви… Ненависть, Разрушение и Ужас. Способов, коими Примас и его слуги медленно, исподволь подталкивали глупцов в эту сторону, существовало великое множество – от вполне прозаических вплоть до колдовских. Часть паствы (те, что послабее умом) были к ним более чутки – таких, тщательно выбирая их из общей массы, приглашали на особые проповеди. Кое-какие тонкости этих особых проповедей, не предназначенных для всех и каждого, проникали в самую глубину разума смертных, отыскивая путь к таящемуся в самых темных его уголках.

Но эти дела Люцион вполне мог на время доверить паре верховных жрецов. Отпустив их, он поспешил вернуться в свою святая святых. Необходимость действовать втайне весьма и весьма раздражала, однако тут требовалось совершить кое-какие жертвоприношения… особенно если в дело действительно замешана она. В этом отношении старания Малика послужат прекрасной ширмой, отвлекут ее от того, что еще намерен предпринять Люцион.

Завидев его, четверо стражей встали навытяжку. С виду они походили на мироблюстителей, но на деле были морлу. Любой глупец, что попробует проникнуть в покои Примаса без позволения, быстро почувствует разницу… за миг до того, как его разрубят на части.

В покоях царил полумрак: предстоявшее Люциону дело как нельзя лучше подходило для темноты. Люцион бросил взгляд на еще двоих морлу, карауливших сжавшегося от страха юношу в серых одеждах священнослужителя низшего ранга. В начале учения избранники верховных жрецов не носили одежд определенного ордена, ибо решение, кому им лучше служить, принимал только Примас.

– Икарион…