вперемешку с дождем. С Л. к Гоше за посудой. Гоша собирается с Островскими на озеро. Дома дрема, потом бритье. Вечером гости (моя игра; Триумфов, Л. и Лида пляшут.)

22 сентября.

Среда. Скорбная ночь… Дома с 10.30 до 2.15 — 3 и 2-я ч. Десятой симфонии Шостаковича и внимательно 1-ю ч. Пятой симфонии Малера. Потом до обеда писал «сводные материалы». После обеда вновь вмешательство невидимого: разговор с Сиротининым о Л. … После к Гоше и на озеро, но поехать не удалось: гроза. С Гошей под навесом у пристани. В перерывах дождя — звонкие струи с крыши сарая и звонкое ржание из перелеска. Черное небо. Вечером у нас Сиротинины.

23 сентября.

Четверг. Дома, с 10.30 до 1.30: 1, 2-я ч. Седьмой Бетховена и немного 2-й ч. Пятой симфонии Малера. Л. пошла в лес. Лена с Митей возят навоз. Серо, ветерок, иногда моросит, летят желтые листья. С трех до вечера с Гошей на «янцатовском месте» (гряде у «коралловых» островов). Ветер, волна, дожди, неуютно.

24 сентября.

Пятница. Утром к Гоше и Ивану, условиться об уборке лодки. Встреча с триумфовским шофером; он — о статье Дзержинского… Дома не мог заниматься. Стал укладывать свои ящики. С 5 до 8 час. с Гошей опять на гряде. Из дома Лида с Л. идут встречать с фонарем. Часок с Л. на скамейке под окном, в сумерках и молчании…

25 сентября.

Суббота. Утром с Л. — «закрытие навигации»; на гряду, «с дорожкой», мимо нашего залива (ветер, волна) к «магазинчику». Заезд к Грану. Рябина на берегу; высадка. Дома в 4 часа. В 5 час. уборка лодки (моей и Гошиной), бензина, лодочных припасов и развозка их домой и к Ивану. (На берегу лодка, как капище…)

26 сентября.

Воскресенье. Укладка ящика (железного), рыболовных снастей, заливка маслом мотора. В 5 часов проводы Лиды и уезжающего совсем Гоши. Л. к Грану за рыбой; я — один. Потянуло побродить. Проститься с памятной тропкой, что идет берегом озера по краю Ипатьевского мыса. Там, 11 мая я «мечтал о несбыточном…»; казалось оно тогда возможным. И в тот день, когда стоял на берегу, мнилось, обернусь и — случиться чуду: увижу Н., живую, рядом с собой… Верилось, верилось, что это может случиться, весна шла…

Сегодня все иное: осенняя тускло-зеленая, темная трава, багровые рябины, неживая жесткая листва олешника, низкая, сплошная пелена туч… И ничто не говорит об ожидании сегодня — ждать нечего, нечему радоваться… На маленькой поляне у края защищенного от ветра леса — присел на груду камней. Тогда, весной, встретился мне здесь комаришка, летевший по своим весенним делам, невзирая на падающие снежинки… он мне сказал тогда: «Сегодня ненастьем не огорчайся, все впереди… все будет…»

Знакомо, извечно знакомо стоят вокруг меня деревья, поникла непахучая, тяжелая от влаги трава. И тишина… и ясность покоя. Вечного покоя. Подумалось: этот свой малый сегодняшний путь, посвящаю тебе, Нина… И еще, с болью: Н., Н.! Если б ты была со мной сейчас здесь! Сколько бы могла узнать ты, как бы звучало это все потаенное, неведомое тебе, как бы оно ожило, открылось внове для тебя, проникло бы в сны твои… Смотри, как все приемлет неизбежность свою в мире. Как всему есть место в жизни и Вселенной, на каждый час… Только мне нет в жизни места… лишь когда Вселенная приютит меня… Потому, что нет во мне лада… Нет лада…

…Прошел к озеру: в маленьком заливчике камыши клонятся, шуршат, делятся новостями, принесенными ветром… По той же, что и весной, тропке с густым олешником вдоль каменистого берегового вала прошел на мыс. Как и тогда, постарался представить себе: вот обернусь — увижу. Но нет: нет сегодня веры в чудо… Знаю — не увижу. Только свинцовое озеро, свинцовое небо, свинцовая моросящая даль и покой непреложности… вот они передо мной… И как тогда весной, так и сейчас прошел посидеть на Ипатьевское крылечко, прощально посидеть. Откуда-то появился малый паучок, пополз по рукаву, мелькнуло: неужели?!, неужели возможно?.. Глянул на желтеющую туманную опушку далекого леса. И вот, за ней как бы встало, открылось, увиделось все Предстоящее мне. Нет… невозможно… не будет никогда… Горючим комком сжалось сердце. Что ж, надо идти. Надо идти…

На дороге стоят длинные лужи, обочины ее пестреют желтыми, опавшими листьями берез. Стайками расхаживают по ней сороки. Тихо. Пахнет мокрой травой… Сумерки. Мгла кругом.

После чая, как всегда, все под лампой «досиживаем». Вторая скорбная ночь…

27 сентября.

Понедельник. Солнечно, ясно. Наши «копаются». Я закончил к 1 часу дня переписку «сводных материалов» (сел в 10 час. утра). Потом почти до обеда писал за вчерашнее «предвечерье». Потом начал спиливать «обреченный» олешник на дорожке у колодца. После обеда, в 4 часа, пошел в лес на большое болото проститься. У входа в лес, у «горючего камня», груда перьев и пуха только что кем-то разорванной сойки: еще сухожилия на оторванной лапке не застыли и кусочки мяса на ней еще кровоточат. Лиса?

Не доходя полпути до болота, в сосняке присел на валежину. Тишь лесная. Невдалеке перекликается пара черных воронов: «крук-крук, крук-крук». Застывшие красноватые стволы сосен. Древние валуны в зеленых и седых мантиях мха. Ясное ощущение их «дела» в осени и «ожидания часа» в сегодня. Отдаленный, смутный шум пробегающего в вершинах ветерка. И опять молчание. Давно неиспытанная благость лесная, благость осеннего леса… как улыбка успокоения. И снисходит избавление от боли, тоски и скорби, и осеняет (Великий мир, и легкость, и покой). Будто приникнул ты к груди Кого-то, большого, мудрого, ласково утешающего…

На большом болоте — ни звука, ни движения. Светлой пеленой подернутое, простерлось над ним небо. Сквозь дымку тихое, еле приметное озарение низким солнцем. Легкие, прозрачные тени. Нежно и ярко зеленеет все: мхи, осока, неподвижные болотные сосенки. В дуновении чуть дрогнет, качнется веточка — и опять застынет. Немая тишина. Только дятел постукивает вдалеке на сушине.

По кочкам краснеют ягоды клюквы, кой-где виднеется побагровевший клочок обычно изумрудно-зеленого мха, сфагнума. Желтеют крохотные копеечки листьев тундровой березки. Растер между пальцами листик багульника: остро запахло смолой и чесноком, и еще чем-то неведомым, болотным, и будто ладаном, вербою… Долго сидел, отдавшись окружающему… И было давно не испытанное тихое счастье. Вот, где мой лад! Вот оно, мое, — «моя среда», в которой нашлось бы и мне «место в жизни»!..

У корновского ручья навестил свою елочку-невесту: дремлет над омутком, расправив пышное свое