Майор Нортон объясняет задачу — нанести урон порту, чтобы не мог принимать и обслуживать суда, показывая на карте и фотографиях, что именно бомбить в первую очередь. Объясняет доходчиво, с расчетом на особенно тупых.

В конце инструктажа он тыкает в карту в двух местах и говорит:

— Здесь и здесь, две зенитные трехдюймовые батареи. Ими займется второй лейтенант Вудворд, который зайдет на цель первым.

У меня индивидуальное задание. Такое обычно дается только опытному летчику, в которые я с тремя боевыми вылетами никаким боком не подхожу. С другой стороны у меня на счету потопленный сухогруз, чем не может похвастаться ни один из присутствующих на инструктаже. Впрочем, они относятся ко мне спокойно. Уже повидали много слишком ретивых, сгинувших в морских водах или сгоревших среди обломков на земле.

На левом борту моего самолета нарисованы три белые бомбочки по количеству боевых вылетов, а перед ними — белый силуэт корабля. У американских летчиков сбитые обозначаются в Европе наклоненными черными свастиками на белом или красном прямоугольнике, а на Тихоокеанском театре — красно-белыми прямоугольными флагами Японии с лучами за самолет палубной авиации и без лучей — армейской. Для морских трофеев каждый придумывает свой символ, но чаще это белый силуэт корабля на темном фоне. На подвесках крыла слева и справа по две фугасные трехсотфунтовые бомбы М31 желтого цвета (выпущены до первого марта тысяча девятьсот сорок второго года) и под фюзеляжем две кассеты М1 с шестью осколочными двадцатифунтовыми М41 в каждой.

Я вылетаю последним из бомбардировщиков, строй которых, поднимаясь на высоту двенадцать тысяч футов, уже вытягивается в юго-восточном направлении. Направляюсь немного восточнее, чтобы не появляться над сушей, и держусь на высоте сто метров. Использую опыт лейтенанта Кириллова, чтобы и задание выполнить, и живым вернуться.

На цель захожу со стороны солнца и моря, а не суши, как короче и откуда, наверное, ждут нападение. Наблюдение у обеих сторон налажено хорошо. Стоит взлететь бомбардировщикам, как по пути их следования передают предупреждения и поднимают истребители на перехват. Сейчас враги следят за смешанной эскадрильей Третьей бомбардировочной группы.

Я поднимаю самолет на высоту триста метров и с пикирования под углом градусов пятнадцать захожу на ближнюю зенитную батарею. Пушки находятся в углублениях, обложенных по краю мешками с песком. Как и предполагал, расчеты уже на местах, стволы направлены на юго-запад. Атака на малой высоте с юго-востока оказалась для них неприятным сюрпризом. Стреляя из пулеметов, чтобы лучше прицелиться и помещать вражеским артиллеристам, роняю две «трехсотки», которые на треть мощнее советской ФАБ-100, успеваю отскочить на безопасное расстояние и подвернуться на вторую батарею, где уже начали поворачивать длинные стволы пушек в мою сторону. Отпускаю еще две фугасные бомбы, после чего нарезаю крутой вираж. Опять захожу на боевой курс, только теперь начинаю со второй батареи и на высоте двести метров. Стреляя из пулеметов и заодно снимая кинуху для отчета, сбрасываю один контейнер с осколочными бомбами на те пушки, которые пострадали меньше, и повторяю над первой батареей, где остался торчать вверх только один ствол.

Тут же проседаю до пятидесяти метров и лечу над морем на юг. Так меня не достанут, если уцелели, зенитки, потому что, находясь в углублении, вниз ствол не направишь. Удалившись от берега, замечаю высоко в небе серебристые снизу силуэты самолетов, которые перестраиваются на боевой курс. Удачи вам, ребята! Помог, чем мог.

Прибыв на аэродром Кила-Кила, шутливо говорю механику:

— Чарли, сегодня ты остался без работы, ни одной дырки.

— Я как-нибудь переживу это! — улыбается он.

Мы ждем фотометриста, который заберет пленку, проявит, покажет командованию, после чего будет принято решение, считать ли вылет боевым. Мало ли, может, я бомбы в море скинул, ведь летел один⁈

Потом сдаем парашюты медлительному рядовому, у которого подошвы ботинок словно бы прилипают к полу, и идем в штаб на опрос-допрос. После каждого вылета членам экипажа надо ответить на целый список вопросов. Поскольку слетали в одиночку, многие из них (видел ли поражение других самолетов? выпрыгнувших с парашютом?…) отпадают. Война у янки забюрократизирована основательно. Начинаю с тоской вспоминать советскую расхлябанность.

Потом сидим на скамейке в тени здания штаба, ждем возвращение остальных самолетов. Они садятся один за другим, катятся мимо нас к своим местам на стоянке. Не хватает одного «Б-25б», одного «А-20с» и двух «П-39». Во время бомбежки на них напал тридцать один японский истребитель, поднявшийся с аэродрома в Лаэ, мимо которого пролетали. Семь вражеских самолетов якобы были сбиты. Выяснение, кто сбил, займет несколько дней, в течение которых будут просмотрены километры кинопленок, потому что на каждый трофей претендует не меньше двух экипажей. Для меня и штурмана группы главное, что от зениток никто не пострадал. Несколько экипажей сообщили, что стреляла всего одна. Позже пленки подтвердят, что отработали мы славно.

Сбитый «Митчелл» рухнул на город в районе аэропорта, два члена экипажа из шести успели выпрыгнуть и, скорее всего, попали в плен. В этих самолетах всего один люк для покидания самолета в воздухе, не все успевают добраться до него. «Хэвок» и обе «Аэрокобры» упали в джунгли. Все члены экипажа покинули самолеты на парашютах и приземлились на вражеской территории. Может, выберутся, может, попадут в плен к японцам, а может, на вертел аборигенам, у которых проблемы с белковой пищей, поэтому с удовольствием употребляют приблудившихся чужаков.

65

Через день полетели помогать пехоте в районе поселения Бона. Я придумал для этого процесса название — стричь джунгли. Зениток там нет, поэтому мне назначают место в общем строю. Буду ведомым замыкающего «Хэвока». Нагрузились осколочными бомбами М81, которые называются двухсотшестидесятифунтовыми (сто четыре килограмма), но реально весят около ста двадцати пяти. Нас сопровождают десять истребителей, шесть из которых взлетают с Семимильного дрома и нагоняют минут через пять.

Я держу место в строю, посматривая вверх, в чистое безоблачное небо, или вниз, где сплошной зеленый ковер вспучивается горами или высокими холмами то тут, то там. Это по большому счеты и все ориентиры, потому что деревушки с домами между деревьями трудно разглядеть. На большой высоте лететь скучно, убаюкиваешься.

Ведущий майор Пинеда связывается с наземным корректировщиком. С земли взлетают красные ракеты, отмечая линию фронта. Мы ложимся на боевой курс, бомбим по команде. Я смотрю, как падают бомбы, сброшенные летящими впереди. Есть в их полете что-то завораживающее, становится жалко, когда пропадают из вида.

Мы разворачиваемся — и в эфире начинается истеричный ор: сразу несколько пилотов докладывают,