их, или мы все погибнем!» — хотел сказать наместник, когда его несли в безопасное место, чтобы перевязать раны, но, к своему ужасу, не смог произнести ни слова. Стрела, попавшая ему в лицо, лишила возможности отдавать приказы.

Урарты предприняли еще одну отчаянную попытку отвоевать ворота; и почти добились своего — у Сартасиса осталось не больше двадцати из сотни воинов. Но тут к нему подошло подкрепление.

Передовой отряд скифов вел Ратай.

После того, как конница ворвалась в город, судьба его была решена.

* * *

Северные ворота едва охранялись. От них уходила старая разбитая дорога, которая через перевал вела в Колхиду. Осенью эту дорогу размывали дожди, и она становилась бесполезной.

Сборы ассирийцев были недолгими. Идти решили налегке — и непременно верхом. Пришлось отказаться от паланкина и колесниц. Ашхен ехала вместе с одним из воинов. Адад-шум-уцур — на муле.

На городских улицах царила суматоха. С начала сражения в крепость стали стекаться люди со всей округи. Все они искали спасения от кочевников — казалось, ничто не может быть надежнее, чем стены Ордаклоу, всегда остававшиеся неприступными для врага.

— И ты уверен, что город непременно падет? — засомневался Адад-шум-уцур.

— Его просто некому защищать, — спокойно ответил Инвия.

Около ворот они вынуждены были остановиться: путь преградили стражники.

— Приказ наместника. Никого не впускать и не выпускать, — грозно сказал один из них.

— Скифы уже в городе. Так что открывай, если не хочешь познакомиться с моим мечом, — предупредил Инвия.

Стражник угрожающе выставил копье. Ассириец хмуро заметил:

— Дурак, сколько вас? Двое? Трое? А у меня двадцать человек! Хочешь драться, бросай свой пост и отправляйся ко дворцу. Скоро там будет самое пекло.

— У меня приказ. Открою я ворота, а там твои сообщники. И что тогда? Сказано: никого не выпускать, так и будет.

И стражник громко свистнул, после чего из привратной башни появились еще четверо воинов.

Но Инвия уже понял, чтобы без столкновения не обойтись, и прямо с лошади ударил стражника носком сапога в лицо.

Через минуту между ассирийцами и урартами завязался настоящий бой.

Чего не учел Инвия — что близлежащий квартал был целиком заселен ремесленниками. Видя, как инородцы пытаются пробиться к воротам, сражаются с их защитниками, кузнецы, плотники, гончары, схватив первое, что попалось под руку, бросились на помощь землякам. Теперь перевес был уже на стороне урартов.

Кого-то из ассирийцев тут же забили насмерть, кого-то ранили, кого-то скрутили, чтобы потом выдать страже, в итоге потеряли шестерых. Остальные спаслись только потому, что были на лошадях.

— И что теперь? — оглянувшись на толпу, от которой им удалось оторваться, спросила Хава у сотника.

— Нам надо спрятаться, хотя бы до ночи. В темноте, когда скифы, отпраздновав свою победу, напьются и лягут спать, попытаемся выйти из города. Лошадей придется оставить. Поедем на северную сторону. Там кварталы победнее, их в последнюю очередь будут грабить.

Двинулись окольными путями, проулками, где было меньше народу, в надежде, что не встретятся со скифами. Однако те уже были повсюду. Когда из-за поворота неожиданно показались пятеро рыжебородых воинов на низкорослых взмыленных лошадях, все остановились. Врагов разделяло не больше двадцати шагов.

Обе группы молча разглядывали друг друга, не решаясь что-либо предпринять. Хава смотрела на кочевников с любопытством. Она все пыталась понять, почему этих варваров так боятся и дед, и отец, и царь Руса. Что в них такого? Разве они не смертны? Или о двух головах? Или лошади их изрыгают пламя?..

Она рассмеялась от этой мысли, отчего конь под ней вздрогнул и громко заржал.

— А она хороша, — наконец рассмотрел знатную незнакомку Сартасис.

— Даже не думай, — понял его мысль Таркис. — Посмотри на эту свору. Да они перегрызут тебе глотку за свою госпожу. К тому же их втрое больше. Или тебе мало тех женщин, что есть в городе?

— Ты хочешь сказать, что мы вот так просто их отпустим?

— Нет! Будем плестись у них на хвосте, как шакалы! — съязвил старший товарищ. — Уходим. Забудь о них. Из города им все равно не уйти, а там, боги будут милостивы, — еще встретимся.

После этих слов скифы не спеша развернули коней и скрылись за тем же поворотом, откуда появились.

Инвия подозвал двоих воинов.

— Проверьте, что там впереди. А мы пока переждем, — он осмотрелся, — вон в том доме.

Разведчики ушли; их прождали больше часа, потом послали новых. Эти оказались удачливее — вернулись, сказали, что повсюду идут бои, остатки гарнизона дерутся во дворце. По этой причине было решено переждать здесь. Свита принцессы укрылась в пустом доме; он на две трети прятался в скале, заняв рукотворную пещеру, снаружи была деревянная пристройка.

* * *

Казалось, этот страшный, кровавый и гибельный день будет длиться вечность. Но к полуночи, когда пал дворец, над Ордаклоу внезапно повисла тишина.

Инвия, удивленный тем, как стало тихо, вышел из дома во двор и еще раз прислушался. Трепетная надежда, что в городе не осталось ни одной живой души, растаяла, когда где-то неподалеку заржала лошадь, потом завыли собаки, и, наконец, где-то совсем рядом послышался громкий смех. Сотник быстро пересек двор и встал около калитки, рядом с дозорным.

— К нам гости?

— Нет, — прислушавшись, воин покачал головой. — Пронесло. Прошли мимо.

— Боги на нашей стороне, — выдохнул Инвия.

Он вернулся в дом и отправил в разведку двоих воинов. Остальным приказал не высовываться, помалкивать, не разжигать очаг, разрешил поспать. Когда нигде не нашел старшей принцессы, снова вышел во двор. Она сидела на скамейке, рядом с сараем.

— Моя госпожа, позволь я укрою тебя плащом.

— Ты прав, зябко, — согласилась Хава, принимая помощь сотника. — Думаешь, мы выберемся?

— Выберемся…

— Ты боишься умереть? — Хава спросила совсем тихо.

— Мой дед говорил: тот, кто однажды убивал, не должен умирать своей смертью, мол, в этом и есть высшая справедливость.

— А ты многих убил?

— Я и счет потерял давно.

— Каково это?.. Я отправляла на смерть многих людей, но убить самой случая пока не представилось, поэтому и спрашиваю.

— Это входит в привычку.

Помолчали… Затем Инвия попытался увести принцессу в дом.

— Моя госпожа, ты простудишься.

— Нет, нет… Так я чувствую себя живой. А в доме… мне страшно… Не думала, что скажу такие слова.

— Отчего же? Страх —