печально. А я… я ведь приехал только на днях, меня почти месяц не было в Ордаклоу.

Как ни странно, Арад-бел-ита подобный ответ удовлетворил. Будь вся эта история с рукой действительно как-то связана с несчастным случаем, наместник бы не вилял, а значит, догадка Ашшуррисау была верна. Принц стал прощаться.

— Уважаемый Завен, позволь Ашшуррисау проводить меня в покои дочери. Я не вправе отнимать у тебя так много времени.

Настойчивость, с которой это было сказано, вынудила хозяина проститься с гостем:

— Разумеется, я все понимаю: ты с дороги, устал… А я тут с разговорами, своими бедами. Но могу ли я мечтать увидеть сегодня моего дорого друга, его дочь и племянницу за вечерней трапезой, если это возможно?

— Конечно, я приму твое приглашение.

С Ашшур-ахи-каром принц поздоровался как с братом, сердечно обнял, приложился щекой к щеке, принялся расспрашивать о службе.

На вопрос о руке, вполне ожидаемый и заданный с хорошо разыгранным удивлением, Ашшур-ахи-кар рассказал об учебном бое на мечах, в котором была получена рана…

— …совсем небольшая, я бы сказал пустяшная, но затем рука стала гноиться, а потом и вовсе почернела. Пришлось обратиться за помощью к Адад-шум-уцуру, а он убедил меня, что ради спасения жизни мне придется рукой пожертвовать.

— Ну то, что Адад-шум-уцур это подтвердит, я не сомневаюсь. Но я хочу спросить еще раз, как ты потерял руку. Только помни: если солжешь снова, Ниневию больше не увидишь. Мне не нужны слуги, которые с такой легкостью попирают мое доверие.

Ашшур-ахи-кар заметно побледнел, насупился, словно набираясь решимости сказать дерзость, но был краток:

— Тогда позволь мне не отвечать.

— Будь по-твоему, — неожиданно смягчился Арад-бел-ит. — Я запрещаю тебе видеться с принцессами без крайней необходимости, то есть пока их жизни ничего не угрожает. Однако если Хава еще раз посмеет вести себя неподобающим образом, разрешаю посадить ее в спальню под замок. Неделя-другая в четырех стенах, конечно, не образумит ее, но заставит впредь быть осмотрительнее. Где она сейчас?

— В саду.

— Веди меня к ней.

Дворцовый сад давно оделся в осенний наряд. Повсюду, на поблекших клумбах и песчаных дорожках, лежали опавшие листья. Здесь было тихо, тоскливо, одиноко, хоть и очень красиво.

Хава встретила отца с тревогой. Он был единственным человеком, которого она боялась.

— Где здесь можно присесть? — спросил Арад-бел-ит.

— В глубине сада есть беседка, — тихо сказал дочь.

— Пойдем…

«А она повзрослела за эти месяцы. И еще больше расцвела. С ее умом и красотой она способна реки повернуть вспять, а уж приручить мужа…».

— Как здоровье твоей двоюродной сестры?

— Не знаю. Но не думаю, что ей стало лучше.

— Ты с ней ладишь?

— Отец, мне совершенно безразлично, умрет она или нет. Но если ты спрашиваешь меня о том, заботливо ли я к ней отношусь, то отвечу: да. Я хорошо помню о том, по чьей воле мы здесь оказались.

— Тогда я спокоен. С Адад-шум-уцуром я поговорю позже. Хотя воздух… воздух тут и вправду необыкновенный, — принц на мгновение остановился, запрокинул голову и вздохнул полной грудью, словно еще раз хотел убедиться, что не ошибся.

— Как здоровье деда?

— Все так же, хворает. Через день меняет лекарей, но лучше ему не становится. Это и не удивительно, он уже стар… А что Мар-Априм, почти не жил в Ордаклоу?

— Ты же прекрасно знаешь, между нами все кончено. Если бы не твоя просьба, я бы не помогала ему. И я рада, что он тут не появляется. Кстати, может, ты мне объяснишь, почему дед назначил награду за голову Мар-Зайи? Мне сказали, он кого-то убил.

— Да. Не поделил женщину с Шумуном…

До беседки больше не проронили ни слова. Когда присели на скамейку, Хава неожиданно ядовито рассмеялась:

— Отец, скажи, что ты привез хоть одну хорошую новость. Как поживает старая гиена? Может, заболела? Брошена в яму? Или умерла, и ты о ней забыл?

— Закуту? — принц усмехнулся. — Хотел бы я, чтобы хоть что-нибудь из того, что ты перечислила, сбылось. Но она в добром здравии. Радует одно — царь совершенно потерял к ней интерес… Но довольно о сплетнях. Признаюсь, я приехал к тебе не просто так. Я нашел для тебя достойного мужа.

Хава всегда была уверена, что принадлежит только себе. Любовь деда и следующая из этого вседозволенность позволили принцессе поверить в то, что никто и никогда не посмеет диктовать ей свою волю. Даже мысль о замужестве, высказанная отцом сразу после размолвки с Мар-Апримом, до этого момента казалась чем-то вроде неосуществимой угрозы… и вдруг в одночасье все изменилось. Хава почувствовала себя так, будто ее предали.

— И за кого же? — в ее голосе послышалось раздражение.

Но Арад-бел-ит слишком хорошо знал свою дочь; и опасался, что уговоры с позиции силы только навредят его плану. Требовалось ее согласие, а не протест, поэтому отец заговорил с ней как с союзником и другом.

— Противостояния с Ашшур-аха-иддином нам не избежать. Рано или поздно это произойдет. И тогда под его началом окажется вся шестидесятитысячная армия, с которой он воюет в Табале. А на кого опереться мне?.. С учетом настроений наместников, единственный для меня путь — искать союзников за пределами Ассирии. Я надеюсь на киммерийцев, урартов и… скифов. Ишпакай среди них — самый сильный союзник. Но он поставил условие — поддержать притязания царя Деиока на мидийский трон, дабы стать единовластным правителем. Я же пойду на это, только если буду уверен, что смогу держать его в узде. И здесь мне нужна твоя помощь.

Лицо Хавы, после того как она услышала имя своего суженого, исказила гримаса отвращения:

— Деиок?! Этот коротконогий уродец! Ты слышал о его гареме?! Об этом зверинце! О его жестокости слагают легенды. И ты хочешь отдать меня на съедение этому животному?!

Арад-бел-ит был разочарован и все-таки предпринял еще одну попытку.

— Я верю в тебя; и хочу, чтобы ты его приручила. Как однажды Закуту приручила моего отца.

— И у меня нет выбора?

— Нет, — твердо сказал Арад-бел-ит. — Ты выйдешь замуж за Деиока.

Хава была вне себя от ярости; только страх перед отцом не давал ее эмоциям вырваться наружу. А он все видел — и решил покончить с этим мятежом в зародыше.

— Что у тебя произошло с Марой и Ашшур-ахи-каром?

— Какое это имеет значение