— Сколько? — представляя, что сейчас услышит, уточнил еще раз Пётр.

— Трибуналы приговорили к повешению шестнадцать человек, из них троим разрешили заменить на расстрел. Помиловать я никого не решился, слишком уж нагло воровали, мин херц. Тридцать два разжалованы и лишены дворянства, отправлены в штрафные роты, воевать, а не отсиживаться в тылу. Еще сорок три человека понижены в званиях и на них наложены штрафы. Так что снабжением всего Южного фронта сейчас ведает человек в звании капитана. Впрочем, всех интендантов менять не стал: сие опасно, пока новые люди во всем разберутся…

— Что еще?

— Понимаешь, мин херц, совсем воровство интендантов прекратить невозможно. Будут все равно красть, ибо такова суть человеческая. — Брюс тяжело вздохнул. — Посему до каждого доведено, кому сколько можно получить в виде неофициального премирования.

— Сколько? — заинтересовался Пётр, который помнил, сколько прилипало к шаловливым ручкам Меншикова.

— Максимум пять процентов, мин херц. Украдут больше — сразу же петля. Без приговора трибунала. А уж ревизоров я выдрессировал. Они у меня из окопников и интендантов ненавидят как класс. Так что и заметят, и сообщат куда следует. Труднее всего на флоте, герр Питер. Там круговая порука, которую так просто не проломить.

— Это уже я понял, ты и не старайся. Флотом займусь лично. Есть кое-какой опыт.

Тут Петр намекал не только на недавние события с бунтом Кронштадта, но и на опыт флотского строительства. Ишь, взяли моду, проигрывать морские сражения одно за другим!

Надо сказать, что регента в докладе генерала Келлера интересовало буквально всё: как сейчас организовано снабжение Южного фронта, что творится на Кавказском фронте и особенно, в Персидской армии (так переименовали кавалерийский корпус, который действовал в этом направлении, усилив его артиллерией и пехотными частями). «Замирение» Персии казалось Петру задачей номер один. Ибо, если Проливы и контроль за ними — это еще тот вопрос, дадут ли за них уцепиться, не начнется ли из-за них новой коалиционной войны, то Северные провинции соседа давно контролируются русскими частями и вопрос состоит только в том, как выйти к морским берегам и крепко стать там, «конно, людно и оружно»[1].

— В общем так. друг мой любезный, — обратился Пётр к Брюсу, когда тот закончил доклад. — контроль за ситуацией со снабжением по-прежнему на тебе.

— Мин херц, хочу попросить тебя уделить одному вопросу немного времени.

— Что именно, говори. Знаю, по ерунде меня не беспокоишь. — Пётр настороженно зыркнул на собеседника.

— Надо бы тебе поговорить с купцами, особливо староверами. Как я и говорил, ситуация с выполнением военных заказов из рук вон плохо. В четырнадцатом именно староверы протолкнули через Думу реквизицию промышленных предприятий, принадлежащих немцам, не только подданным Германской империи, но и нашим, русским немцам. Заодно выгнали управленцев и мастеров из тех же германцев. К своим жадным рукам-то прибрали, а вот рабочих и мастеров не хватает. Военные заказы постоянно срываются. Надо их приструнить. А кому, как не тебе, государь?

Пётр с трудом подавил внезапно вспыхнувший приступ гнева — речь Брюса всколыхнула старые счеты со старообрядцами, которые были самые последовательные и упорные враги его царской власти. Возникло снова желание сносить головы… Которое пришлось в себе давить. Не мог он себе такого сейчас позволить. Жандармы только сейчас заканчивали распутывать клубок заговора думцев, к которому прилепились не только масоны, но и старообрядцы, генералы и дипломаты союзников. И до сего времени, как начнут работать военные трибуналы, трогать промышленников без особых оснований не следовало. Всему свое время.

— Назначу им совещание на ближайший понедельник. Сей день особо тяжелый. Вот, на своей шкуре сие и почувствуют.

Выжатый после разговора с регентом, словно лимон, Брюс вышел в приемную, где никого, кроме дежурного адъютанта Михаила Александровича не было. Жестом Брюс попросил прикурить, полковник Альтман спокойно открыл ящичек с сигарами, который и держали для посетителей, помог гильотинкой убрать кончик оной. Генерал с удовольствием затянулся, вдыхая ароматный дым. При государе как-то было не до курева. Дий Фёдорович стал адъютантом регента весьма странным и случайным образом. После очередного ранения, будучи старшим офицером 7-го гренадерского Самогитского генерал-адъютанта графа Тотлебена полка, подполковник Альтман явился в кадровое отделение Генштаба, где просил направить его в тот же полк. Ему же предлагали возглавить с повышением Московский 8-й гренадерский полк. Случай же состоял в том, что разговор этого офицера с кадровиком слышал регент, непонятно чего в том управлении забывший. Дий Фёдорович Петру показался, и регент сходу предложил ему адъютантскую должность сразу же с повышением в полковники. Так регент обзавелся весьма толковым адъютантом, о храбрости и преданности которого говорили и награды оного[2].

— Скажите, Ваше высокопревосходительство, — обратился Альтман к Келлеру, — я вот слышал, что вы иногда называете Его императорское величество «мин херц», но так, кажется, обращались только к Петру Великому.

И вот тут Брюс почувствовал, что Пётр, как никогда близок к провалу. А если эту странность заметил не только адъютант регента? Надо всё-таки следить за языком получше. А сейчас необходимо как-то выкручиваться, благо, на выдумку Брюс всегда был хорош. Вот и брякнул, почти не делая паузы:

— В один из дней я заметил, что, став регентом, Михаил Александрович знатно так переменился. Мне даже показалось, что в него вселился дух его знаменитого предка, Петра Великого. Вот как-то в шутку и обратился к нему «мин херц», а Михаилу Александровичу шутка сия показалась удачной, я как-то его даже герр Питер обозвал, так за это получил нахлобучку, а вот когда обращаюсь «мин херц», он только улыбается.

Докурив, Брюс быстрым шагом покинул приемную регента, адъютант Альтман сопровождал его легкой улыбкой, а вот самому Брюсу было как-то не до улыбок.

[1] Вообще-то эта фраза на Руси означала требование к дворянам прибыть на военный смотр: на лошадях, с боевыми холопами и запасами продовольствия. Тут Петр использует ее как завуалированный приказ овладеть берегом Персидского залива. А если туда еще и железную дорогу проложить, то необходимость в контроле за Босфором вообще отпадает.

[2] Кроме Георгиевского оружия, на груди Альмана красовались ордена Анны 2-й степени с мечами, Станислава 2-й степени с мечами, Владимира 4-й степени с мечами и бантом, а учитывая, что получить их минуя низшие степени было практически невозможно, иконостас внушал!

Глава тридцать восьмая

Регенту Михаилу выносят приговор

Глава тридцать восьмая