Через час к Ольге Владимировне пожаловала в гости старушка из соседнего подъезда. Как только дверь распахнулась, и она вошла в квартиру в легком халате, шустрая, подвижная, так хозяйка поняла: этот человек пришел с добром. И точно. Ни о чем не расспрашивая, сказав пару приветственных слов, она протянула тысячу рублей, помятую бумажку, свернутую пополам.

– Больше не могу, – сказала она слезливо. – Пенсии едва хватает на лекарства да барсику на колбаску.

Ольга Владимировна догадалась, что барсиком старушка кличет кота. При этих словах она попыталась отказаться от денежной купюры.

– Одна тысяча – большие деньги, – сурово и глухо промолвила гостья. – Но я не обеднею. Я от чистого сердца. Все помогают, и я помогу. Я вас знаю, давно приметила, из-за дочки вашей… Особо скажу – спасибо вам за нее, за дочку… За Машу. Она частенько помогает нести мне сумку с магазина. Увидит, подойдет и обязательно поможет… Добрая она у тебя.

Почему старушка решила, что все жильцы дома уже откликнулись на ее беду и помогли с деньгами, Ольга Владимировна понять не могла. Решила признаться, поправить гостью.

– Хоть вы и первый человек, одолживший нам деньги, и спасибо вам за это, но все же не надо отрывать от себя последнее…

– Деньги требуют аккурату, – изрекла старушка. – Убери их. И запомни, дорогуша, копейка к копейке – так и рубль наберется.

– Спасибо вам. Давайте я запишу вашу фамилию, адрес, дам расписку… И как только у нас появится возможность, мы вам вернем ваши деньги.

– Вернете – хорошо, не вернете – тоже не обижусь.

Прошло еще несколько часов. Время ожиданий, время томлений… Уже люди потянулись на обед, а в квартиру так больше никто и не позвонил. Опечаленная бесполезным ожиданием, Ольга Владимировна с интересом смотрела на бабушкин денежный взнос, изучала на дорогой бумажке картинку с памятником Ярославу Мудрому и подбадривала себя, что начало все же положено… Сказать себе, что худо, ой как худо начался день, она не решалась. Домысливала иное. Раз нашелся один добрый человек, принес, оторвав от нищенской пенсии, одну тысячу рублей, значит, придет и второй, одолжит еще больше.

На улице неожиданно испортилась погода. Полил мелкий дождик. Ольга Владимировна постояла у окна, дожидаясь, когда он кончится…. И, не дождавшись, взяв зонтик, решила осуществить запланированный выход в магазин. Надеялась она в этот поход не только купить продукты, но и встретить кого-нибудь из жильцов дома, поговорить о своей квартирной затее.

С обратной стороны на коврике у дверей лежал почтовый конверт. Она лениво подняла его, открыла и ахнула… Там лежали три купюры по пять тысяч рублей и записка с двумя страшными словами – «Смерть чернож. м!». Сверху на листе была начертана фашистская свастика. А внизу на записке вместо подписи красовались крупные каракули «Три мушкетера».

Озноб охватил сердце Ольги Владимировны. В ее семье почти все погибли на войне. Фашистский ненавистный крест она с детства воспринимала как большую беду, знак бесчеловечного злодейства, государственной чумы. С первых же секунд было ясно, что конверт подбросили молодые ребята, охваченные дурным националистическим чувством мести тем, кого они по каким-то причинам возненавидели… Ей знакомо было чувство ненависти. Оно распространялось на немцев-фашистов, прибывших в ее страну с кровожадными намерениями, оно распространялось и на тех азиатов и кавказцев, понаехавших в ее город из разных стран и лишивших ее безопасности, комфорта и самостоятельности. Но она так же брезгливо и злобно относилась к парням, рисующим на заборах фашистские знаки и выкидывающим по-эсэсовски вперед правую руку для приветствия и ради забавы.

Записка с ненавистным крестом выпала у нее из руки на пол. Она долго валялась там, пока Ольга Владимировна собиралась с мыслями, как поступить с деньгами, жгущими руку. Брать их от бесшабашных националистов – значит, запачкаться, согласиться с существованием среди них добрых ребят, желающих помочь другим в трудную минуту. Лучше вернуть деньги… Но как найти их владельцев? Адрес на конверте отсутствовал.

Она решила потревожить вахтершу. Вдруг та запомнила, кто из ребят входил в подъезд. Наверняка кого-нибудь она раньше видела, ведь часто гуляет возле дома.

Догадка ее сработала. Как только Ольга Владимировна спустилась к вахтерше, показала ей конверт и рассказала о своих переживаниях, так сразу получила нужный ответ.

– Кажись, один Володька, который из последнего подъезда, заходил сюда, – без особого труда вспомнила Анастасия Григорьевна. – Студент. Здоровый такой. Вежливый.

– Так вы его знаете? – радостно спросила Ольга Владимировна.

– Как же не знать, знаю. Я, мил человек, почти всех жителей в доме вижу не по одному разу… Пусть в разных подъездах они живут, но за долгое проживание здесь почти всех узнаю в лицо.

– Замечательно. Тогда я могу вас, Анастасия Григорьевна, передать этот конверт с деньгами, как его увидите, передать ему обратно.

– Передать-то можно, да зачем? Вы же сами говорите, деньги нужны для дочкиной квартиры.

– Да вы посмотрите, что они нарисовали тут, – Ольга Владимировна вытащила из конверта записку, развернула ее и показала фашистский крест вахтерше.

– Вот паршивцы, ну и паршивцы! – мгновенно вырвались у вахтерши слова негодования. – В институт ходят, а ума с комариный нос. Только причем тут деньги? На них-то креста этого нет?!

– Да о чем вы говорите, Анастасия Григорьевна?! Дело в другом…. Не хочу брать эти деньги… Не хочу. Передайте их, пожалуйста, этому парню.

Дождик на улице сеялся все мельче и мельче, за березами в парке на мгновение заиграло ласковое весеннее солнце.

Всю дорогу в магазин и обратно она думала: правильно ли поступила, а как оценит ее поступок муж, когда узнает о возврате денег в тот момент, когда важна любая лишняя тысяча рублей? Тяжелая сумка резала мягкую ладонь, и она часто перекладывала ношу из одной руки в другую…

Мысль о покупке квартиры продолжала преследовала ее до самой двери подъезда. Конечно, женское сердце не живет без переживаний. За свою долгую и счастливую жизнь с Николаем она попадала в разные житейские ситуации, переживала многочисленные конфликты на работе, и всегда верила в счастливый исход… Так и происходило. Сегодня же тяжелое беспокойное сердце подсказывало: счастье в этот раз пройдет мимо них, денег на квартиру они не соберут.

Уставшие ноги Ольги Владимировны едва передвигались по улице. Вблизи нее мелькали какие-то холодные, нелюдимые лица.

У магазина Анзора она заметила знакомого мужчину с тремя высшими образованиями. Пьяноватой походкой он бесцеремонно барабанил в стеклянное окно и в дверь, но продавец его не впускала.

На вахте ее поджидала Анастасия Григорьевна. Ее большие глаза глядели прямо, но грустно, а веки иногда слегка щурились, и в эти секунды взор ее становился пугающе строгим. Она переминалась на месте, по-прежнему не пряча глаза, затем вытащила из ящика знакомую бумажку и протянула ее Ольге Владимировне. Та узнала свое обращение.