– Прости.

Последовавшая за этим тишина меня совершенно не вдохновила. И я, не открывая глаз, предприняла еще одну попытку:

– Я не хотела тебя обидеть. Вернее, по правде говоря, именно хотела и именно обидеть, но не тебя. А получился ты… и я теперь даже не знаю, как объяснить, что я совершенно не хочу, чтобы ты подумал, будто я тебя осуждаю или что-то вроде того… нет! Ты вообще замечательный, просто…

Мой бессвязный речевой поток прервался самым неожиданным образом. Ли подхватил меня под мышки, привел в вертикальное положение и обнял прежде, чем я успела дернуться и что-либо возразить.

В первые мгновения я напряглась, по привычке пытаясь вырваться, а потом в голове мелькнула предательская мысль «а к хриссу все!», и я покорно обмякла, уткнувшись лбом в подставленное плечо. Ли тут же обнял меня еще теснее, прижавшись щекой к макушке, а я, поразмыслив удар сердца, неуверенно вскинула руки и обхватила его за пояс, сцепив пальцы в замок за спиной.

И это объятие оказалось в миллион раз лучше попыток утопить печаль в вине и совершить какую-нибудь вопиющую глупость вроде светопреставления в доме стражника. Мне показалось, что я могла бы простоять так вечность, вдыхая знакомый, привычный запах, чувствуя, как мерно вздымается грудь и бьется сердце. У меня даже глаза защипало от потерянного за эти сутки ощущения абсолютной защищенности и понимания, как все должно быть, и я зажмурилась, с трудом удерживая уже готовые покатиться по щекам слезы.

– Расскажешь, что случилось?

Я помотала головой, не поднимая ее.

– Долго. Сложно. Не хочу, – и, испугавшись, что он может неправильно понять и снова обидится, торопливо добавила: – Потом как-нибудь.

На некоторое время над башней зависло молчание.

– Я могу помочь?

«Ты уже…» – мысленно выпалила я, но вслух произнесла совсем другое:

– Можно я трагически проскрежещу мертвенным голосом: «Мне уже никто не поможет»?

Ли ухмыльнулся мне в волосы.

– Валяй.

Я даже набрала в грудь воздуха, чтобы произнести это с надлежащим надрывом, но почти сразу сдулась.

– Когда есть разрешение, отчего-то пропадает желание это делать.

– Именно поэтому я никогда не отпрашиваюсь с уроков, – хмыкнул оборотень. – А просто сбегаю.

Я хихикнула, переступила с ноги на ногу, размышляя, а не пора ли мне уже выпутываться и продолжать строить из себя неприступного преподавателя, и… так и осталась стоять, потому что на душе с каждым мгновением, проведенным в этих объятиях, становилось все легче.

Да и хрисс с ними, со всеми этими предателями! С матерью, с Консилиумом… пусть все случившееся останется на их совести. Уверена, сир де Асти, вернувшись в Аркхарию, все всем припомнит и никого не забудет. Зато я теперь свободна. Свободна! Хочу – могу дальше оборотней изучать, хочу – в экспедицию на Черный Мыс отправлюсь, а хочу – пойду завтра объяснять основы построения многофункционального щита восьмикурсникам…

Наверное, этим и займусь. Для начала.

Ли закрывал меня спиной от пронизывающего холодного ветра, то и дело налетавшего на башню, и в кольце сильных рук, вплотную к горячему телу, мне было тепло и уютно. Так тепло и уютно, что глаза начали закрываться сами собой. Затуманенное вином сознание, взбодрившееся на свежем воздухе, вновь поплыло, мир вокруг плавно покачивался, словно лодка на волнах тихого озера… Я чуть повернула голову, устраиваясь поудобнее, вздохнула.

– Киа.

Рука скользнула вверх, костяшки пальцев дотронулись до щеки, отвели прядь волос, губы коснулись лба, но веки стали слишком тяжелыми для того, чтобы поднимать их и прожигать нахала возмущенным взглядом.

– Кому-то пора в кроватку, – вздохнул оборотень, будто обращался к маленькому ребенку.

– Ага, – согласилась я, даже не пытаясь пошевелиться. Мне казалось, я рухну и усну прямо здесь, едва сделав пару шагов. И ответила в том же тоне: – Только ножки не идут.

Касающиеся моего лба губы растянулись в улыбке, а в следующее мгновение что-то в мире неуловимо поменялось, и я – в который раз уже! – оказалась у оборотня на руках.

– Просто признайся, что тебе нравится, когда я тебя ношу.

– Просто признайся, что тебе нравится меня нести, – передразнила я и удобно обхватила его за шею, не открывая глаз.

Сейчас мне не хотелось думать о завтрашнем дне. О том, что правильно, что неправильно. Что можно, а что нельзя. Что принято, что не принято. Не хотелось даже вспоминать о каких-либо законах и правилах. И я знала, что завтра это пройдет. А сегодня мне хотелось насладиться этим ощущением абсолютной свободы.

Поэтому, когда Ли поставил меня на пол у самой двери комнаты, я не стала торопливо скрываться за ней, а вместо этого, продолжая обнимать его за шею, приподнялась на цыпочки, заглядывая в глаза…

…и я была уверена, что никогда не забуду этот взгляд, проникающий так глубоко, что казалось, будто он мог вывернуть душу наизнанку, чуткие пальцы, едва касающиеся кожи, зарывающиеся в волосы, с силой прижимающие еще теснее, и мягкие, жадные губы со вкусом «Вилейской сказки»…

Голова кружилась теперь не только и не столько от вина. Я с трудом уцепилась за ручку двери, открыла ее, сделала шаг внутрь и зачем-то обернулась на замершего в коридоре оборотня.

– Может, останешься? – слова вырвались сами собой. Так быстро, что я даже не успела ни пожалеть, ни ужаснуться, ни порадоваться собственной неожиданной смелости.

Ли усмехнулся.

– Я подожду, пока ты меня об этом попросишь на трезвую голову.

Я гордо фыркнула: «Не дождешься!» – и захлопнула за собой дверь.

Самый первый утренний звон колокола Академии, извещающий, что до начала занятий остается ровно веска, заставил меня проснуться в очень плохом настроении. Хотя бы потому, что колокольного перезвона после вчерашнего мне и в собственной голове хватало. От сухости во рту не удалось избавиться, даже выпив кувшин воды, а отражение в зеркале в самые первые мгновения куда больше подходило относительно свежему рабочему материалу некромантки, нежели благовоспитанной преподавательнице Башни Фор.

Я качнулась вперед и уткнулась лбом в холодную стеклянную поверхность, закрывая глаза в поисках хоть какого-то облегчения.

Поиски успехом не увенчались.

Ко всему прочему в памяти начали постепенно всплывать одно за другим вчерашние события, от мысли о которых у меня волосы дыбом вставали. Все, что происходило с того самого момента, когда мы отправились на поиски тюрьмы, не лезло ни в какие ворота. И было совсем, категорически, абсолютно на меня не похоже. А поэтому сейчас мне не просто не хотелось спускаться на завтрак в общий зал и вести затем лекции, а было желание покидать вещи в сумки, оседлать Каса и умчаться из Эскалиола куда-нибудь, где никто меня в лицо не знает.