– Доктор, вы не захватили с собой стетоскоп? – с тревогой спросил Квинс. – Я чувствую, как у меня в груди все прямо разрывается от этого чертового кашля. Может, я сломал ребро и у меня внутреннее кровоизлияние? В такую паршивую погоду, особенно в январе, ни в чем нельзя быть уверенным.

– На вашем месте я не стал бы беспокоиться…

Однако Квинс закашлялся снова и выплюнул мокроту в платок. Он разглядывал платок, как какую-то святыню.

– А что вы на это скажете? – спросил он, протягивая платок Дойлу.

– Ешьте побольше апельсинов, – посоветовал Дойл, делая вид, что внимательно разглядывает платок. Затем он протянул Спайви портрет: – А что вы, в свою очередь, можете сказать об этом?

Квинс не стал дотрагиваться до рисунка – он редко прикасался к чему-нибудь без перчаток, – но разглядывал его внимательно. Дойл молча ждал. Он не считал нужным объяснять, чей это портрет и почему эта женщина интересует его. Если Спайви действительно ясновидец, пусть покажет это на деле.

– Хотите, чтобы я рассказал вам о ней? – спросил Квинс.

– Да. Если это возможно.

Спайви не сводил с портрета глаз. Взгляд его странно затуманился.

– Не может быть, – произнес он через минуту почти шепотом. – Не может быть.

– Что не может быть, Спайви?

Маска спокойствия слетела с лица Квинса, он побледнел и напрягся. Глаза у него расширились, как у совы, взгляд бесцельно блуждал по комнате. Он был в трансе и видел то, чего не могли видеть другие.

"Как быстро ему это удалось, – промелькнуло в голове у Дойла. – Может, он и впрямь ясновидец?"

– Вы меня слышите, Квинс? – спросил Дойл, выдержав паузу.

Спайви кивнул как во сне.

– Скажите, что вы видите?

– Солнечный день… поляна… мальчик…

"Я на это не мог и надеяться", – подумал Дойл.

– Вы можете описать мальчика?

Спайви заморгал глазами, как слепой.

– Нет волос…

Нет волос? Что-то тут не так.

– Вы уверены, что не видите копну белокурых волос?

– Никаких волос. Яркая одежда. Голубая. Рядом лошадки…

Пони. Похоже, Спайви нужна подсказка. Может, мальчик – это жокей в атласной униформе?

– Он… на скачках?

– Нет. Рядом развилка дороги. Мужчины в красном.

– Букингемский дворец? – спросил после короткого раздумья Дойл.

– Высокое здание. Трава. Железные ворота.

"Похоже на королевские конюшни", – решил Дойл.

– Что там делает мальчик, Спайви?

Никакого ответа.

– Что особенного в этом мальчике, Квинс?

– Глаза. Он видит.

"Отлично. Похоже, я заработал себе на печенье".

– Вы очень помогли мне, Спайви, – сказал Дойл. – А вы не сможете добавить что-нибудь о самой женщине?

Спайви нахмурился.

– Печенье?

– Печенье?

"Что-то слишком быстро он прочел мои мысли!"

– Коробка из-под печенья.

"Эта коробка что-то напоминает. Что именно? Да, вспомнил. Во время сеанса рядом с возникшим из дыма мальчиком была коробка – жестяная круглая коробка с какими-то буквами. Конечно, это была коробка из-под печенья. Но как об этом узнал Спайви? Не выудил же он это из моей памяти?"

– Вы, случайно, не знаете, что это за печенье, Спайви?

– "Мамины сладости".

А вот это уже кое-что! Печенье "Мамины сладости". Дойлу не терпелось броситься к Спарксу и похвастаться тем, что он с легкостью раскусил этот крепкий орешек.

– Что-нибудь еще, кроме коробки из-под печенья, Квинс?

Спайви покачал головой.

– Не вижу. Что-то там мешает.

– Что мешает, Спайви?

Похоже, Квинс "видел" с трудом.

– Там тень. Большая тень, – сказал он.

Любопытно. Он уже не первый, кто говорит об этом. Спайви внезапно наклонился и вырвал рисунок из рук Дойла. Едва бумага оказалась у него в руках, как тело Спайви задергалось будто под током. Дойл испугался, что изо рта Квинса сейчас повалит дым, но не смел коснуться руки ясновидца, опасаясь, что таинственная энергия пронзит и его самого.

– Проход! – в ужасе завопил Спайви. – Закройте проход! Не пускайте его! Трон! Трон!

"Это становится по-настоящему опасным", – подумал Дойл, схватив рисунок. Странно, но он и в самом деле ощутил какой-то неприятный зуд в руке. Спайви, однако, не выпускал рисунок. Дойл рванул сильнее, и бумага порвалась. Вероятно, поток невидимой энергии прервался, и Спайви как подкошенный рухнул в кресло. Взгляд его прояснился, но он все еще дрожал как в лихорадке, и капли пота выступили у него на лбу.

– Что случилось? – с трудом проговорил он.

– А вы не помните? – ошеломленно спросил Дойл.

Спайви отрицательно покачал головой. Дойл рассказал ему обо всем.

– Что-то набросилось на меня с этого портрета, – объяснил Спайви, пытаясь унять дрожь в руках. – Это что-то напугало меня до смерти.

– Да, сейчас вы не в лучшем виде, – признал Дойл.

– Я просто разваливаюсь на части. О господи, святые небеса! Вы не накапаете мне чего-нибудь успокоительного, доктор?

Чувствуя себя виноватым в случившемся со Спайви, Дойл засуетился возле пузырьков, стоявших на столе. Размешав нужное лекарство в стакане с водой, Дойл протянул его Спайви.

– Вот поэтому-то я предпочитаю сидеть дома, – прошептал Квинс. – Никогда не знаешь, с чем столкнешься на улице. Это как разбушевавшаяся стихия. С грохочущими камнями и водоворотами. Живым из нее не выберешься. Моя голова не выдерживает этого напряжения.

"Это похоже на правду, – подумал Дойл, испытывая жалость к бедняге Квинсу. – Он совершенно беспомощен. Чужая энергия может сбить его с ног. Что за странная судьба… Будь я на его месте, я вел бы себя точно так же?"

– Мой отец хотел, чтобы я стал врачом, знаете ли, – усталым голосом произнес Спайви. – Он сам был врачом. Хирургом. И для меня хотел того же. Я был совсем ребенком, когда он однажды привел меня в больницу. И как только я переступил порог палаты…

– Успокойтесь, Квинс, успокойтесь… – мягко проговорил Дойл.

Глаза Спайви застилали слезы.

– Я не мог объяснить ему, что меня охватил ужас. Я видел, как болезни буквально… съедают этих несчастных… болезни расцветали на них пышным цветом… как страшные растения… и расползались, пожирая их заживо. Я упал в обморок. И не мог сказать отцу правду. Я только умолял его не брать меня с собой в больницу. А вдруг страшная зараза поразит и меня и я буду собственными глазами видеть, как она пожирает мою плоть? Лучше уж не жить вовсе, сказал я себе.