гарнизон к такому положению дел был непривычен, и все ни как не мог понять, куда же все запропастились? Этот вопрос не давал им покоя ни днем, ни ночью. И вот как-то вечером, воспользовавшись отсутствием в замке большого начальства, солдаты уютно расположились в мягких креслах у жарко натопленного камина. Закурив сигары и, попивая холодное пиво, они травили всякие страшные истории про чудищ и привидения. Благо время для этого было самое благоприятное, что-то около полуночи.

– В старые – добрые времена, начал свой рассказ Бильбо, прикуривая от уголька очередную сигару. – Добропорядочные бугорландцы ночью по улицам, как сейчас, не шастали… – И песни, во все горло, – не орали.

– Это пощему еще? – не понял Корень (он слегка шепелявил, но все к этому давно уже привыкли).

– Потому, что время тогда такое было – жестокое. Только вылезешь из своей норы или какого другого убежища, бац – и все, тебя уже нет – сожрали.

– Кто сожрал?

– Кто первым успел, тот и сожрал. Раньше с этим делом строго было, не то, что сейчас. Нечисти в округе много водилось, и тигры саблезубые, и драконы, тролли там всякие, людоеды. А потом вся эта нечисть на север ушла, подальше от цивилизации.

– Так вот оно шо, воскликнул тут Корень, – выходит, шо ОНИ вернулись. Я где-то слышал, шо иногда ОНИ возвращаются.

– Кто это – они? – не поняли его сослуживцы.

– Как хто? – Монстры, конешно ше, пояснил Корень, радостно при этом потирая руки. – То-то к нам давно уше ни хто не ходит. И кровожадно так засмеялся. Корень был малообразованный солдат, и мог ляпнуть вслух все, что думает, кому угодно, в том числе и королю, или, что еще хуже королеве. Поэтому- то он и служил всю свою жизнь в этом отдаленном замке.

Версия про монстров в тот вечер показалось начальнику Ойленбергского гарнизона Буке весьма правдоподобной, поэтому на следующее утро он первым делом отправил Корня в Трунштейн за дальнейшими разъяснениями.

Корень вышел из замка и пропал, словно в воду канул. Не вернулся он ни к обеду, ни к ужину.

– Бедный, бедный Корешок, пожалел Бильбо своего непутевого товарища, и следующим же утром отправился вслед за ним. Хотя он и не сказал о монстрах ни слова, только подумал о них, но для Буки этого было вполне достаточно. Бильбо ушел и тоже не вернулся. Таким образом, Бука остался в замке один.

Бедный Бука, откуда ему было знать, что и Корень и Бильбо своим присутствием усилили численность Виргеумского войска. Виргеум, как мы уже отмечали ранее, был неопытный военноначальник, и не подумал о том, что в Ойленберге, таким образом, остался всего один защитник.

3.11.3.

Бука же, окончательно уверившись, в то, что по округе бродит зажравшийся людоед, заперся в замке и приготовился задорого отдать свою жизнь. Перво – наперво он отыскал в замке единственный исправный мушкет, хотя толку от него было не много, поскольку патронов к нему все равно не было. Бука сам лично на прошлой охоте обменял патроны на сигары, из расчета один патрон – одна сигара. Таким вот образом несчастный Бука на своем личной опыте убедился в правильности старинной Бугорландской пословице, которая гласила – «Курение опасно для вашего здоровья».

Тем временем, события продолжали стремительно развиваться. Лишь только стемнело, в ворота замка кто-то постучал. Стук был настолько сильный и требовательный, что у Буки, не осталось ни какого сомнения в том, кто это именно стучится.

– Давай, проваливай отсюда, пока я не изрешетил тебя всего, закричал в ответ Бука с некоторой, почти незаметной, дрожью в голосе. В глубине души он все же надеялся на то, что людоед не знает про его давнишнюю аферу с патронами.

Но стук не прекращался. Зажав двумя руками уши, Бука ждал, когда же, наконец, людоед успокоится, и уйдет. Наконец, стук прекратился, видно людоеду и впрямь надоело без толку стучать в ворота. Но не успел Бука перевести дух, как откуда-то сзади, со стороны леса, послышалось тяжелое кряхтение и сопение. Сомнений не осталось ни каких, – это коварный людоед, обойдя замок с тылу, карабкался теперь на замковую стену.

Надобно заметить, что стена Ойленбергского замка, обращенная в сторону леса, была весьма и весьма не высока. В свое время у Гуго 3С попросту не хватило денег на ее строительство. Впоследствии же, прижимистые бугорландцы достраивать стену не стали, наивно полагая, что с тыльной стороны замка враги подойти не догадаются. Так, что людоеду не составило особого труда преодолеть эту преграду. После чего он прямиком направился к забившемуся в угол Буке. И вот когда огромная людоедская тень целиком накрыла съежившегося от страха начальника гарнизона, Бука, закрыв глаза, дал себе обет, что если он останется в живых, ни когда в жизни не будет больше курить и … и не пить… и…

– Вот ты где, сказала тень, заметив Буку, – а я уж было решил, что вы тут все повымерли. Закурить не найдется?

– Я больше не буду, никогда больше не буду курить, господин людоед, закричал от страха Бука.

– Да ты, что, совсем обалдел что-ли? – Какой я тебе людоед. Это же я – Борода.

Бывший смотритель музея, все это время, бродил по округе в поисках нового пристанища. Шок, вызванный изгнанием его из музея, у него понемногу прошел, и он уже мог трезво оценивать обстановку. Только лучше ему от этого не стало. Борода так разбаловался на посту хранителя музея, что ни чем другим теперь больше заниматься не хотел. А тут мало того, что его лишили такого теплого местечка, и в тюрьму посадили, так еще и война началась. А умирать на поле боя за такую зарплату Борода совсем не собирался. Он и музей-то вызвался охранять только для того, чтобы не работать. И решил тогда, бывший смотритель музея, отсидеться до поры до времени в каком-нибудь в укромном месте, до тех пор, пока хотя бы не закончится война. Благо, что со всей этой кутерьмой и неразберихой про него все позабыли. Только вот ночевать под открытым небом после мягкого музейного дивана было для Бороды сущим наказанием. Утром он мерз от холодной росы, а ночью спать ему не давали комары. И вот вспомнив про Ойленберг, он сразу же поспешил сюда, в надежде на то, что уж там-то ни чего еще не знают про его постыдное изгнание из музея.

Обнаружив ворота замка закрытыми, чего сроду ни когда не было, Борода ни чуть этому не удивился, он уже смирился с мыслью