Грудь окатывает жаром и сковывает огненными кольцами. Масса неразбавленных, неожиданно мощных, абсолютно неконтролируемых и по-прежнему неопознанных эмоций толкается мне в горло.

Я не знаю, что сказать. Я не могу ничего сказать! Меня будто физически ранит этот его взгляд. В какой-то момент кажется, что Бойка пьян или вообще под действием чего-то тяжелого – у здоровых людей не бывает таких глаз. Однако буквально спустя пару секунд понимаю, что все его реакции нормальные. Беспокойными являются только глаза.

– Привет, – с трудом выдыхаю я, чтобы как-то начать.

Бойка на приветствие не отвечает. Не удосуживается даже кивнуть. Моргает, задерживая веки закрытыми. И снова смотрит так, что все горит. Качнувшись к нему, инстинктивно стискиваю ладони в кулаки. Их разбирает безумная дрожь, пытаюсь ее тормознуть и дождаться какого-то развития.

– Ты была права, – выговаривает, наконец, Кир. По интонациям ничего не пойму. В чем права? Когда? Что случилось? Ломая голову, все, что помню, перебираю. Однако все зря. Следующая сухая фраза в одну жгучую секунду все проясняет: – Ничего не получится.

Резко захватывая ртом воздух, неосознанно ищу происходящему какую-то аналогию. Мне кажется, что я – это не я, а разогнавшийся до предела автомобиль, который на полной скорости влетает в стену. Вдребезги. Жизнь и силы махом сливает. Все, не больно. Если анализировать ситуацию, смотреть на нее со стороны должно быть легче. Но… Мне не легче.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я не реагирую. Пауза затягивается. И Бойка, выдавая совсем не те эмоции, что мне бы хотелось, тихо спрашивает:

– Ты как?

– Нормально, – быстро отзываюсь я. – Просто это самое ужасное, что я когда-либо слышала. А так нормально.

Судорожно тянем воздух. Как всегда, в унисон.

Глаза в глаза – беспощадно, отчаянно, беспомощно. Взгляды говорят совсем не то, что голоса. Только я сейчас не способна полноценно осмыслить то, что вижу. Инстинктивно блокирую, хоть и смотрим друг на друга слишком долго. Бесконечно. Позже буду перерабатывать, сейчас сил не хватит. Нужно запоминать, уверена я.

В любой другой ситуации я бы моментально взорвалась. Вывалила на Кира все свои эмоции. Накричала бы! Припомнила его «все», «всегда навсегда» и даже болючее «люблю»! Я бы действовала жестко и даже жестоко. Но в это мгновение каким-то внутренним чутьем улавливаю, что нельзя.

Я обескуражена. Каждая секунда жизни мне вдруг с трудом дается. Но я смотрю, считываю, жду дальнейших слов, которые Бойко выдаст без моего давления. Мне это нужно, чтобы понять. Потому что я не понимаю. Я все еще не понимаю! Только чувствую, что это что-то очень плохое и вместе с тем как будто пустое.

С воинственным настроем принимаю следующую информацию:

– Мы не можем быть вместе.

– А порознь? Можем? – в тон ему совершенно ровно это выговариваю.

И Кир впервые отводит от меня взгляд. Скашивает куда-то в сторону. Что думает? Я дура, что ли? Чувствую, как ему больно. Как сложно! Умираю вместе с ним, но пытаюсь понять, что и зачем он делает. Дура, наверное. И пусть. Вообще плевать.

– Давай разрулим все спокойно, – то ли просит, то ли требование какое-то выдвигает Бойка. – Не плачь из-за меня, хорошо? – все-таки просит, просто голос сам по себе грубый, еще и напитанный эмоциями, которые он зачем-то пытается глушить. – Не хочу, чтоб тебе было больно. Не надо, договорились?

Смотрит… Как он смотрит!

Больно и некомфортно это выдерживать. Но я выдерживаю.

– Ты же гордая, Центурион, – сказав это, какую-то странную гримасу проталкивает. Старается улыбнуться? Лучше не надо. Мурашки по коже. Дичайший озноб. – Я не заслуживаю, чтоб ты убивалась. Просто… Просто забудь меня, – говорит это и закусывает губы.

Натужно тянет воздух. Я сглатываю и повторяю за ним.

– М-м-м… – пытаюсь запустить ответную реакцию. – Просто? Хорошо, – для верности киваю. Вдруг не слышит? Хочу, чтобы слышал! Прочищая горло, повышаю голос. – Вообще легко забуду, – но выдаю это обманчиво равнодушно. Бойка же, стискивая до скрежета челюсти, громко и сдавленно сглатывает, резко зажмуривается. Потому что там, в его глазах, случается взрыв. Замирая, даже дыхание торможу, пока смотрю на него. А потом, наоборот, слишком громко и часто тяну кислород. Мускулы на его лице сокращаются и фрагментами дрожат. – Что ты делаешь, Кир? Зачем? – тихо спрашиваю, когда он, справившись с эмоциями, открывает глаза.

Ухмыляется демонстративно. И быстро гасит эту показуху. Задолго до того, как выдает надтреснутым хриплым голосом:

– Я просто задолбался. Не тяну все это. Не создан.

– Для чего не создан? Для отношений?

– Угу, – и снова взгляд уводит.

– Значит, расстаемся? Больше не вместе?

Этим вопросом встряхнуть его пытаюсь. Он же громко вздыхает. Плечи и грудь высоко вздымаются. Резко опадают.

– Типа того.

– Типа того? – уточняю я, не обращая внимания на то, как в груди гулко стучит сердце. Чувствую ведь, что его собственное сейчас разрывается. Так зачем? Что случилось? – Что ты делаешь? – повторяю шепотом, с выразительной дрожью. – Кир? Скажи, что это шутка!

Когда пытаюсь взять за руку, он резко отшагивает и отворачивается.

– Разве так шутят? – надсадно выкрикивает в темноту. А потом уже тише и жестче – мне в глаза: – Нет, так не шутят.

Взглядом убивает. Убивает же…

Молчу, чтобы не позволить эмоциям выйти из-под контроля. Осознаю, что должна оставаться собранной и решать проблему в полной ясности разума.

– Зачем это все, Кир? Любишь же…

Договорить он мне не дает. Полностью отворачиваясь, пытается уйти.

– Надеюсь, ты была счастлива, – бросает вместо точки.

Я наглею. Быстро преодолевая расстояние, ловлю-таки Бойку за рукав куртки. Он задерживается. Если бы хотел, ушел бы, конечно. Однако тормозит ведь. Позволяет обойти и снова посмотреть в глаза.

При новом контакте мы, определенно, по несколько лет жизни теряем. Воем внутри. Кровоточим. Умираем. И оба это отчетливо понимаем.

– Счастлива, говоришь? – с дрожью спрашиваю я. – Нет! Это были худшие три недели в моей жизни! Знаешь, почему?

Война, да. В любви по-другому нельзя. Не просто стружка между нами летит. Эта словесная потасовка кроет на куски наши души.

– Почему?

Спрашивает, потому что не плевать, как бы ни хотел показать.

Маугли, блин. Мой же… Мой.