– Прости, но нет.

– А мой новый можете передать?

– Твой могу.

Аля вырвала лист из блокнота на холодильнике и выдала Данилу ручку. Он быстро нацарапал на бумаге одиннадцать неровных цифр.

– Спасибо Вам. За всё. За то, что поговорили. За то, что выслушали. Мне надо было кому-то выговориться. И, – вздохнув, он широко улыбнулся, словно в его жизни уже всё направилось, – самое главное – за то, что отправили меня тогда на концерт для ветеранов и раскрыли глаза на чувства Агаты. Без Вас я бы до сих пор ничего не понял.

Глава 35

В глазах у Агаты потемнело. Данил взялся за дверную ручку со стороны кухни и потянул на себя. Чтобы не попасться ему на глаза, она сиганула в ванную. Там её шумно вырвало. Еды в желудке почти не было, поэтому из горла полилась зелёная горечь. Верх живота сдавило резкими болями. Агата стояла на коленях на холодной кафельной плитке и держалась за ободок унитаза. Под звуки набирающейся в бочок воды она думала о последних десяти месяцах своей жизни. Всё было ложью. Всё. От первого до последнего дня. Леру Данил добивался целый год, а её получил сразу и на блюдечке с золотой каёмочкой. Ну, конечно, ему же любезно подсказали, как она по нему сохнет. Слезотечение, вызванное рвотой, усилилось. Новая правда оказалась ещё хуже, чем старая. И Агата не представляла, что с ней делать. Но знала с кого за неё спросить.

Когда она вышла из ванной с волосами-сосульками и измождённым, заплаканным лицом, Аля стояла на кухне спиной ко входу и резала куриную грудку. Куски выходили красивыми и ровными, словно она кромсала их не ножом, а проводила через специальную машинку для приготовления кубиков. Рядом в стеклянной вазе лежали такие же ровные кружочки огурцов.

– Значит, это ты послала Данила в школу! И ты ему всё рассказала! И науськала его быть со мной.

Аля молчала. Её спина не ссутулилась. Не дрогнула. Она продолжила резать грудку с таким спокойствием, словно Агата не обвиняла её, а пересказывала сводки синоптиков за вчерашний день.

– Ты всегда учила меня, что выдавать чужие секреты плохо. Что другой человек не имеет на это право. А сама? Как ты там сказала Данилу? Шила в мешке не утаишь. Всё тайное становится явным. Так ведь?

Издеваясь, Агата ждала хоть каких-то объяснений. Хоть что-нибудь. Киношное: «Я хотела как лучше» или «Я сделала это из любви к тебе» подошли бы тоже, но Аля упорно молчала и стучала по доске ножом.

– Уходи. Немедленно. Я больше не желаю видеть тебя в нашем доме.

Анна Георгиевна сняла сапоги как раз посередине сказанной фразы. Никто не заметил, что она вернулась. Первую секунду она хотела должным образом отругать дочь и отправить в свою комнату думать над своим поведением, но потом кто-то маленький и хитрый будто шепнул ей в ухо: «Остановись. Не вмешивайся». И Анна Георгиевна послушалась.

Причина её невмешательства была стара как мир. Анна Георгиевна дико ревновала дочь к помощнице по хозяйству. И ревновала уже давно. Она видела, что Агата отдаляется от неё всё дальше и всё сильнее сближается с Алевтиной Михайловной, по сути, чужой им женщиной. В последний год Анна Георгиевна всё узнавала второй. Агата постоянно шепталась с Алевтиной Михайловной и шла за советом сначала к ней, а уже потом к матери. А иногда и не шла вовсе. Это подкашивало Анну Георгиевну и разрушало её изнутри. Она была таким же человеком, как и все, и тоже имела своих демонов. Окончательно всё подытожил проклятый торт. Агата делала его не с матерью, а с няней и по совместительству с домработницей. Конечно, Анна Георгиевна не умела печь торты, но она бы обязательно что-нибудь придумала, если бы дочь обратилась к ней. Но Агата даже выбора ей не оставила.

Сама Анна Георгиевна бы никогда не прогнала Алевтину Михайловну. Совесть бы ей такого не позволила. Эта женщина жила в семье Наумовых больше пятнадцати лет и ни разу за это время не подвела своих хозяев. До неё у Агаты сменилось две няни. Ни та, ни другая не продержалась и месяца.

Если бы тот ребёнок всё же родился, Анна Георгиевна доверила бы его только Алевтине Михайловне. Эта женщина поражала уровнем своего терпения, мягкости и мудрости. Анна Георгиевна обладала мужским рациональным умом. Она умела считать и зарабатывать деньги и часто угадывала, делая прогнозы относительно той или иной экономической ситуации в стране. Здесь интуиция её подводила редко. А вот в отношениях с дочерью она тыкалась, как слепой котёнок, и постоянно проигрывала.

Анна Георгиевна была сильной женщиной. Сильной, волевой и упорной. Она рано потеряла родителей. Рано вышла замуж. И рано поняла, что миру плевать на неё. Что ей может помочь только она сама. И она никогда не забывала об этом принципе. У неё не было такого сердца, как у Алевтины Михайловны. Она бы посчитала его непозволительной роскошью и постаралась бы от этой роскоши избавиться. Анна Георгиевна была умной. Но умной по-мужски. Естественная женская мудрость к ней так и не пришла.

Хотя, слушая обвинения Агаты, она понимала свою домработницу и снова немножко ей завидовала. Анне Георгиевне поговорить с объектом воздыхания дочери в голову не приходило. И если бы Алевтина Михайловна не шепнула Данилу о чувствах Агаты, он бы и сегодня в упор её не замечал. А так она сделала всё верно, хотя и не совсем честно и в обход желаниям Агаты. Данил же поступил, как обычный среднестатистический мужчина, и пошёл по пути наименьшего сопротивления. Он хотел, чтобы его любили. И он был в активном поиске. И он увидел девочку, о чувствах которой ему намекнули, в другом свете и в объятиях другого мальчика. Мальчика, который ему не нравился. И Данил снова поступил, как обычный среднестатистический мужчина. Он забрал девочку у этого мальчика. Может, сначала даже из принципа. Но потом, конечно, добавились и другие детали.

Анна Георгиевна и представить не могла, что в это же время Лариса Сергеевна вела дома свою кампанию. Ненавязчиво, мягко и из соображений «вода камень точит». Тогда, во время родительского собрания, она влюбилась в Агату с первого взгляда и решила, что именно такая девочка должна быть рядом с её