нахалку вместе с ребёнком к нам в квартиру.  Нет… Простить измену – это как достать одежду из помойки. Даже, если постираешь, носить всё равно неприятно. Воспоминания мучают. И не надо говорить, что он её любит. Любил бы, на другую не залез. Измен по ошибке не бывает, потому что штаны он явно не по ошибке снял.

Иногда Агате хотелось позвать Данила, но чаще она либо спала, либо его ненавидела. Встала Наумова младшая только через десять дней после великого узнавания правды. И подняла её Анна Георгиевна. Причём совершенно обычной фразой:

– Нельзя лежать так долго. Нужно начинать что-то делать. Как бы тебе не было плохо, надо найти силы, чтобы встать. Встать и двигаться дальше.

Агата перевернулась на другой бок. Температура спала два дня назад, но она по-прежнему чувствовала себя слабой. Аля кормила её с ложки, как в детстве, но еда редко задерживалась в желудке больше двух часов.

– В стране со дня на день введут самоизоляцию.

– Что такое самоизоляция? – Агата приоткрыла один глаз и искоса взглянула на мать. Голос у неё был уставшим и тихим, как писк комара.

– Нас посадят по домам из-за вируса. И выйти можно будет только в ближайший магазин и на мусорку. Да и то в маске и в перчатках, которые сейчас ни в одной аптеке не купить. Мы сегодня с Зоей Альбертовной замучились. Трясли всех должников. Регистрировали учеников в скайпе. Детей в школах отправили на карантин. Нам тоже придётся заниматься дистанционно. И тебе. Хотя бы профильными предметами. Вставай, умывайся и начинай нарешивать тесты. Если ты продолжишь лежать и жалеть себя, тебе никогда не полегчает.

Агата потёрла глаза и набрала полные лёгкие воздуха. Она вспомнила про Зою Альбертовну и про красный пакет, который уже десять дней валялся в её сумке. И что же там было такого важного?

Анна Георгиевна не вспомнила. Агата попросила принести из прихожей ту самую сумку. В красном пакете лежал сертификат в магазин косметики. На десять тысяч рублей.

– А… Это папаша твой передал. – Анна Георгиевна усмехнулась. – С курьером и, опоздав на неделю.

Агата тоже выдавила смешок. Нового приступа боли она, как ни странно, не почувствовала.

– Выбрось в окно. Или отдай кому-нибудь. Мне не нужны подарки от предателей. Не хочу, чтобы о них мне что-то напоминало.

Анна Георгиевна скривилась, но сертификат забрала. Агата уткнулась в подушку и задремала. Встала она только к вечеру и с трудом добралась до кухни. В ногах была жуткая слабость, и шла она, опираясь на стенку и качаясь из стороны в сторону, будто пьяная.

Аля сделала ей пахучую ванну. С пеной из лепестков роз. Ту старую, с ароматом кедра Агата тоже выбросила и попросила с хвойным запахом не покупать больше ничего. Аля кивнула, а затем помогла воспитаннице расчесать волосы. Больше, чем за неделю болезни те сильно спутались и потеряли привычный блеск. На щётке остался клок, из которого можно было бы связать пинетки, и Алевтина Михайловна тихонько убрала его в карман, пока Агата мазала кремом выступившие на подбородке прыщи.

– Знаешь, почему мне никогда не нравился Данил? – После ужина мать и дочь сидели в гостиной и делали вид, что смотрят какой-то фильм про животных. Взамен старого и испорченного телефона Анна Георгиевна купила Агате новый с новой сим-картой и абсолютно чистой телефонной книгой. Аля, жарившая в это время котлеты, покачала головой и шумно вздохнула, но спорить с хозяйкой дома при воспитаннице не стала. – Не только потому, что он разгильдяй и без царя в голове. Он напоминал мне твоего отца в молодости.

Агата продолжила разглядывать розовый чехол в стразах. Поднять глаза на мать она не решилась.

– Мне было четырнадцать, когда мы познакомились. Ему – восемнадцать. Он дружил  со старшим братом моей лучшей подруги, и мы часто встречались у них дома. Тогда он казался мне самым красивым в мире, и я поклялась себе, что этот мальчик станет моим мужем. И он, как видишь, стал, только вот я от этого большого счастья не увидела. Жить я к нему ушла в тот же день, как мне исполнилось восемнадцать. Собрала вещи и хлопнула дверью. Бабка твоя тогда так ругалась. У нас ничего не было. Жили на съёмной квартире. Его родители меня терпеть не могли. У меня дырка в левом ботинке, у него – в правом. Работали сутками. Зарегистрировались через два года. Много чего сделали. Купили квартиру, организовали учебный центр, а потом…

Дальше Агата не слушала. Не могла. Разговоры об отце, так же, как и о Даниле причиняли ей жуткую боль. А матери напротив хотелось сегодня выговориться. У Агаты на это сил не было. Включив новый телефон, она вбила номера Али, Вадима и Анны Георгиевны и зашла в свой профиль «ВКонтакте». Тот показал ей триста двенадцать сообщений от Данила. Она промотала всё одним щелчком, убрала с аватарки их общую фотографию и бросила Никифорова в «чёрный» список.

* * *

Впервые после болезни Агата вышла на улицу только тридцать первого марта. Зима вернулась, и с неба падал снег, чистый и рассыпчатый, как мука. Он ложился на землю ровным мягким слоем прямо поверх старого – грязного и наполовину растаявшего. Новый словно хотел спрятать его позор от глаз окружающих. Словно пытался дать ему второй шанс, хотя в этом уже и не было смысла. Через день-другой этот новый и чистый снег, перемешавшись со старым, стал бы таким же серым и грязным.

– Агата!

Данил сидел на скамейке возле её дома. Он ждал её так, будто знал, что она выйдет именно сегодня. Либо ждал её уже на протяжении многих дней.

Выглядел он странно. Лицо не бледное, но какое-то сероватое и осунувшееся. Глаза без озорства, тусклые и совершенно пустые. А ещё он как будто стал старше. За те три недели, что они не виделись, прибавил год или даже два.

– Агата, мне без тебя, капец, как плохо. Пожалуйста, давай поговорим…

Глава 34

Она вбежала обратно в подъезд прежде, чем он соскочил со скамейки. Хлопнула по панели вызова лифта и буквально ввалилась в кабину. Данил, тяжело дыша, схватился за двери, но те успели закрыться раньше. Последним, что она видела,