–Как надолго вы едете?

–Тут не угадаешь, Клавочка,– покрутил он неопределенно головой.– Я уже говорил, при стабильном раскладе пара недель, а как получится… тут уж, как говорится, война план покажет. Но я все порывался и хотел о другом поговорить, да никак у нас с тобой не получилось нормально пообщаться.

–О чем?– не удержалась от вопроса Клавдия, уж больно торжественным стал вдруг его тон.

–Я размышлял над нашей с тобой ситуацией, обдумал все и понял, что нам надо пожениться.– Он посмотрел на девушку, придав лицу выражение торжественности, и произнес:– Клавдия Юрьевна, выходи за меня замуж.

–Как?– от полной неожиданности откровенно протупила Клава.

–Радостно,– ответил Ладожский.

–Я не о том…– крутнула она, раздражаясь на себя, головой,– я… в каком смысле замуж?– все куда-то невпопад и не туда несло ее.

–В прямом,– пояснил без тени усмешки Ладожский.– Становись моей женой.– Помолчал и добавил:– Навсегда. Совсем.

–Что, прямо сейчас?– Она никак не могла принять и понять серьезность его предложения.

–Прямо сейчас не получится, я уезжаю,– мимолетно, вскользь улыбнулся он и снова стал официально серьезен:– Но как только я вернусь– да, сразу, не вижу причин откладывать.– И объяснил:– Я люблю тебя и очень надеюсь, что это чувство взаимно. Никакой роман или просто любовные отношения нам с тобой не подходят. Встречаться урывками, в гостиничных номерах или на съемной квартире, чтобы провести несколько часов или ночь вместе и снова разбежаться по своим отдельным жизням,– это унижать друг друга и то чувство, которое нас соединило. Нам надо все вместе: жить, быть, любить. Целиком. Только так правильно.– И он посмотрел на нее, ожидая ответа.

–Ты так буднично и как-то между делом признался в любви,– вымученно улыбнувшись, вроде как попрекнула его Клавдия.

–Да?– удивился Матвей и пояснил:– Мне казалось, это совершенно очевидно. Как только я тебя увидел, сразу почувствовал, что ты моя женщина, мой родной человек, а то, что произошло с нами в Монголии, было настолько прекрасно, что не могло бы произойти и случиться без любви. Или я ошибаюсь?– спросил он чуть напряженным голосом.

–Ну-у-у, нет, не ошибся, все так, но…– мямлила что-то невразумительное Клава,– но…

–В таком случае очевидно же, что нам надо как можно быстрей пожениться,– кивнул Матвей, принимая подтверждение своих выводов.

–Но…– снова протянула растерянно Клавдия.– Я вот так сразу взять и ухнуть в замужество не могу, Матвей.

–Почему? Что тебе мешает?– уточнил он.

–Мне надо подумать, понять…– развела Клава руками от неловкости.– У меня куча всяких житейских обстоятельств…– все тянула она, не зная, как сформулировать свой отказ.– И потом,– вдруг взбодрилась, найдя-таки вескую, по ее мнению, причину для отказа,– мы ведь практически не знакомы и даже не встречались толком. Мы ничего не знаем друг о друге.

И, расстраиваясь от того, что приходится объяснять в первую очередь себе самой то, что она и сформулировать-то не в состоянии, выпалила первое, что пришло в голову:

–Может, я храплю во сне…

–Ты не храпишь,– усмехнулся Ладожский.

–Ну, может, ты храпишь,– выдвинула следующее предположение она.

–Наверняка,– ответил Матвей и спросил:– И что, по-твоему, это достаточно веский повод, чтобы не создавать семью?

–Нет конечно! Это я образно, о том, что мы не знаем друг о друге и таких мелочей. Я даже не знаю, какую музыку ты любишь, и любишь ли вообще. И вот так сразу, после одного обеда, четырех дней поездки, двух потрясающих ночей и одного «полусвидания», как ты назвал нашу последнюю встречу, взять и ухнуть, решиться замуж…– пролепетала она растерянно.

–А чего болтать попусту?– объяснил Матвей свое решение.– Трали-вали, журавли… Либо да, либо нет, это же очевидно и сразу чувствуешь и все понимаешь. А если для того, чтобы быть вместе, требуется что-то там узнать друг про друга, о чем-то там договориться, исполнить какие-то непременные условия и ритуалы, то это точно не любовь, а торговая, коммерческая сделка. У меня такая уже была, и ничего путного из этого не вышло, да и не могло выйти по определению. Я люблю тебя, ты любишь меня, мы совпадаем во всем, понимаем друг друга, чувствуем, слышим и дышим на одном языке и на одном языке живем. И это называется офигенная удача. Нам невероятно повезло встретить друг друга, наверное, реально как в сказке. И жить нам надо вместе, а не бегать по свиданиям урывками от жизни, по-моему, это очевидно.

–Да…– покивала Клавдия, испытывая ужасный, мучительный душевный разлад,– тут ты прав, как в сказке, но… вот так и сразу…– И посмотрела на Матвея несчастным взглядом, ища в нем поддержку и понимание.– Ты даже с моим сыном не знаком. Понимаешь, о чем я говорю?

–Зато я знаком с его отцом и не сомневаюсь, что с твоим Павлом мы найдем общий язык,– отринул и этот аргумент Матвей.

–Да, конечно, у вас этого самого общего полно,– согласилась Клавдия и повторила:– Но…

–Ты не готова,– кивнул, захолодев в момент, словно отстраняясь от нее эмоционально, Ладожский,– я понял.– И резко выдохнул:– Ладно, Клав, мне пора ехать. Парни ждут.

–Извини…– попросила-простонала она.– Просто…

–Да,– снова холодно кивнул он,– тебе надо подумать.– И повторил:– Ладно. Я пошел. Пока.

–Как пока?– опешила Клавдия.– Просто так вот пока– и все?– возмутилась она.– Не попрощавшись толком, не обнявшись?

–Да, надо обняться,– согласился Ладожский.

Шагнул к ней, обнял легонько, всего на пару мимолетных мгновений, прижал к себе, отпустил, наклонил голову, поцеловал в щеку и шагнул назад от нее, от них, от того, что предложил ей…

–Поеду я, Клав,– выдохнув, уведомил Матвей.– Береги себя.

Развернулся и, не сказав более ни слова, не оглядываясь, широко распахнув стеклянную створку двери, шагнул из метро в промозглую сырость и двинулся вперед, удаляясь от замершей в недоумении и полной растерянности и душевном раздрае Клавдии.

Он шагал, а она смотрела в его удаляющуюся спину и чувствовала, как вместе с ним уходит из нее радость и какой-то внутренний свет, что, оказывается, поселился в ней с момента, когда она распахнула глаза на том монгольском холме и увидела Небо, и светил, согревая ее все это время.

Она смотрела ему вслед… чувствуя отчаяние и какую-то безысходную неотвратимость несчастья, и увидела вдруг…

–Стой!– прошептала Клавдия, подавшись всем телом к стеклянной створке метрошной двери, чувствуя, как диким холодом обдало все ее тело, от макушки до пяток, подбив-ударив страхом под колени…

Толкнув с силой дверь, она выскочила наружу под моросящий стылый дождь и прокричала во всю силу, которую нашла и собрала в себе в этот момент:

–Сто-о-ой!!!

И, рванув с места, понеслась вдогонку за ним.