Нет-нет– тьфу-тьфу-тьфу, никакая беда, слава тебе господи, к Клавдии не являлась, это так, образно выражаясь. А вот неприятности– да, заявились. С Матвеем не пойми какие дела– все зыбко, непонятно, и вообще ей кажется, что он решил прекратить с ней отношения… И от этой мысли Клавдии становилось так тошно, что от постоянного напряжения и нервов она приболела, не то чтобы прямо заболела всерьез, а просто чувствовала себя совершенно разбитой и замученной. Да еще и на работе конфликт произошел.

Ну, как конфликт– неприятный инцидент с пациентом.

Понятное дело, что пациенты– они разные, зубы болят у всех: иу хороших, порядочных людей, и у неприятных личностей, у зануд и склочников, и у всякой сволочи, и у людей неадекватных… В общем, всем известно, что у каждого в какой-то момент его жизни возникают проблемы с зубами. А если кто утверждает обратное, настаивая на том, что у него никогда в жизни не болели зубы,– не верьте. Помните основное правило каждого медика, гласящее: «Любой здоровый человек– это просто плохо обследованный больной».

Ну это так, что называется, ремарка на полях.

Пришел к ним в клинику мужчина с пародонтозом. Видный такой мужчина средних лет в районе пятидесяти, явно следящий за своим здоровьем и внешним видом, с замашками чиновника выше среднего звена, которому многое дозволено. И совершенно очевидно, как говорится, «на все лицо», что кобели-и-ина… Бабник жуткий. Всех девочек клиники порассматривал масленым оценивающим взглядом, языком проприцокивал на красавиц и понес себя, прынца такого, по коридору в кабинет к Клавдии.

Ну а уж как увидел ее, расплылся в улыбочке и принялся отвешивать двусмысленные комплименты на грани пошлости. Как-то очень опасно на грани, ближе скорее к недвусмысленности и вполне откровенному, прямолинейному съему.

–Виктор Альбертович,– останавливая его намеки, одернула пациента Клавдия и пояснила реалии:– Нам с вами предстоит большая, непростая и долгая работа. Давайте настроимся на сотрудничество.

–Ах, Клавдия,– закатил театрально глазки мужик,– с вами я готов к любому сотрудничеству, особенно к тому, которое будет происходить в более интимной обстановке и без свидетелей.

Он взял ее ладошку обеими руками и посмотрел многозначительным взглядом.

–Виктор Альбертович,– вытягивая свою ладонь из его рук, остудила холодным тоном Клавдия,– вы слишком увлеклись. Присаживайтесь, пожалуйста, в кресло.

В кресло он пересел и без разговоров и лишнего движения выдержал измерение давления, что сделала ему ассистентка Клавдии Надюша. Но, когда Клава села рядом на свой рабочий стул, он тут же положил руку ей на колено и, понизив голос до интимного полушепота, предложил:

–Клавдия, мы обязательно должны встретиться сегодня же вечером. Вы меня просто очаровали, я ослеплен вашей красотой, я возбужден, вы же видите, вы меня просто зажгли…– И сделал не очень приличный жест.

–Виктор Альбертович,– Клавдия, наклонившись к нему поближе, таким же полушепотом ответила «поклоннику», сообщившему, что желает познакомить ее со своей могучей сексуальностью,– хочу вам напомнить, если что. Вы вообще-то у меня на приеме и лежите в кресле.

И, заметив недоуменное выражение его лица, пояснила свою мысль:

–А ведь каждый медик знает простую истину, что хорошо зафиксированный пациент в дополнительной анестезии не нуждается,– процитировала она известное высказывание.– Так что советую вам убрать свои мысли с моего тела и сосредоточиться на процессе лечения. А то мало ли что я могу подумать.

–Ну что вы, Клавдия Юрьевна,– перешел пациент на холодный, почти начальственный тон,– это была просто невинная шутка. Выказанная мной дань вашей красоте.

–А вы «не шутите с врачами, им не до вас», как предупреждал всех Жванецкий,– посоветовала Клавдия и спросила бодреньким голосом, надевая перчатки и поправляя их на руках шумным, нарочито театральным хлопком:– Ну что, Виктор Альбертович, готовы совместить неприятное с полезным?

По всей видимости, совмещать два этих процесса Виктор Альбертович оказался категорически не готов, судя по той скорости, с которой он покинул кресло и кабинет Клавдии. А выскочив в холл, к стойке администратора, устроил жуткий скандал, грозясь всем, чем обычно грозятся деятели подобного рода, начиная от судебных исков до лишения доктора Донгак всех лицензий и разрешений на работу.

Может, инцидент со сладострастным развратником и мог бы закончиться неприятностями, пусть и небольшими, но ощутимыми, но за Виктора Альбертовича взялся лично Григорий Сергеевич, объявив тому, что все разговоры в кабинете врачей записываются и они обязательно прослушают, что именно ему говорила доктор Донгак, а что говорил ей сам Виктор Альбертович. К тому же в кабинете все это время находилась ассистентка, которая даст официальные показания.

От показаний ассистентки, как и от прослушивания разговоров в кабинете, Виктор Альбертович отказался и, тявкнув напоследок смутным и непонятным обещанием таки разобраться со всей их клиникой, коллективом, Клавдией и Григорием Сергеевичем, покинул их медицинское учреждение, заявив, что больше сюда ни ногой, ни, видимо, зубом.

–Записываются разговоры?– переспросила главврача Клавдия в полном недоумении.

–Клав, не морочь мне голову,– махнув на нее рукой, проворчал Григорий Сергеевич.– Какие разговоры, кому они дались– их записывать! Надо же было этого придурка окоротить, не начинать же с ним всерьез разбираться.– И спросил:– У тебя сегодня еще пациенты есть?

–Нет, этот последний.

–Вот и иди домой, и не бери в голову. Инцидент исчерпан, забудь.

Сидя в метро по дороге домой, Клавдия вспомнила выражение лица этого Виктора Альбертовича, когда она, сделав холодно-решительное выражение лица, предложила ему совместить «неприятное с полезным». И впервые с того дня, как уехал в неизвестность Ладожский, не обращая внимания на пассажиров вокруг, вдруг рассмеялась в голос.

И смеялась, смеялась от души, утирая слезы, и никак не могла остановиться, так что невольно начали улыбаться люди вокруг, заражаясь ее искренней веселостью.

Шел восемнадцатый день после их встречи с Матвеем, его предложения выйти замуж и всего того странного, что случилось после этого разговора.

Он позвонил в середине ноября, на двадцать первый день после отъезда.

И поздоровался совершенно измученным, запредельно уставшим и севшим голосом:

–Привет.

–Привет!– воскликнула взбудораженная долгожданным звонком Клавдия, практически прокричав вопрос:– Ты где?!

–Уже в Москве,– ответил Матвей.

–Ты как?!– отчего-то снова прокричала она.

–Нормально,– прохрипел он,– только устали все зверски.

–Слава богу…– выдохнула Клавдия, отпуская кулак тревоги, который, вот только сейчас она поняла и почувствовала, сжимал все эти три недели ее сердце.

–Что?– не расслышал он.