Это были студенты Щукинского театрального училища. Оксана Финдеева медленно пошла назад, к Садовому кольцу, к своей машине. Дома ее ждала больная дочь. В этот день она узнала даже больше, чем нужно.

Итак, муж сказал – оставим все как есть.

По совету отца Лаврентия, насчет которого ее больше так и не вызывали к следователю прокуратуры.

Муж сказал, она проглотила это молча.

А надо было что-то решать.

На что-то решаться.

Но пока у нее еще не хватало на это сил.

Может, кому-то показалось, что все дальнейшее произошло слишком быстро.

Лавина событий.

Только не Кате.

Словно горячую головню сунули в муравейник, и все засуетились, забегали в уголовном розыске, во всем Управлении криминальной полиции – от начальника до юного лейтенанта. Ибо новость ошеломила. А дело… дело явно того стоило – так всем казалось.

Полетели звонки в областную прокуратуру, в Новый Иордан. Неповоротливый маховик прокурорско-полицейской машины начал раскручиваться все быстрее, быстрее, быстрее.

Катя находилась в самом эпицентре, но теперь уже одновременно словно и наблюдала за всем происходящим со стороны.

Она отлично запомнила его ответ на свой вопрос: чей брат?

Она запомнила не только интонацию, но и взгляд при этом. Что там было на дне его серых глаз, смотревших на нее, на мир с легким прищуром.

Когда полковник Гущин объявил ему, что они вынуждены «задержать его в управлении до выяснения», его спутник – им оказался ведущий юрист фирмы «Веста-холдинг» Маковский – взорвался от возмущения:

– Да как вы смеете! Да вы знаете, кто это? Это же Владимир Галич! Как это задержать? Здесь, у вас? Это вам не какой-то урка с Казанского вокзала, это Владимир Галич – владелец холдинга, известный бизнесмен, сын известнейшего бизнесмена, активный участник проекта Сколково… Да вы что? Это что, наезд? Вы что тут, все обалдели или заказ отрабатываете наших конкурентов? Они спят и видят, чтобы против нас МВД и прокуратура начали копать! Да вы что?! Вы знаете, кому я сейчас позвоню?!

И тут всю криминальную полицию удивил, поразил полковник Гущин. Прямо в приемной, на глазах у собравшихся, он железной дланью прижал юриста фирмы к отделанной дубовыми панелями стене. И свистящим шепотом, нет… хриплым и гнусавым фальцетом Азазелло, предупреждавшего горемык из Варьете, отчеканил по слогам ту самую фразу:

– Не зво-ни ни-ку-да!

Потом наклонился и все так же веско развил свою мысль:

– Мы разберемся. А вой поднимешь, будет худо. Он у тебя Галич, хозяин «Весты», а второй – православный священник. А у нас убийство троих человек. Понял? Пресса пронюхает, знаешь что будет? Ты знаешь, что будет?

Маковский вырвался и поправил галстук

Да, да, да, может, кому-то и померещилось, что все свершалось вот так – брутально, быстро, почти молниеносно.

Только не Кате.

Когда из Нового Иордана привезли отца Лаврентия…

И Анну Филаретовну.

И бедную Лизу.

Странно смотрелась она, эта юная блаженная жена, в стенах Управления криминальной полиции – с плюшевым мишкой, своим верным спутником с заштопанным брюхом.

И потом, когда спешно примчались следователь Николай Жужин и эксперт Сиваков.

Когда они все собрались, сплотились – вся команда, опергруппа…

В нетерпении и ожидании, великом, почти священном азарте поиска и погони, в предвкушении новых, еще не виданных, не слыханных оперативных мероприятий по раскрытию ЭТОГО ДЕЛА.

Может, кому-то и померещилось, что все вершится – в эти самые роковые минуты, прямо у них на глазах.

Только не Кате.

Нет, она измучилась в ожидании.

Извелась от тревоги.

И еще от какого-то чувства, которое не опишешь словами. Но которое было столь сильным…

Их взгляд друг на друга, когда они встретились в приемной розыска лицом к лицу.

Похожие как две капли дождя, как две половинки одного яблока, как две слезы.

Черная ряса и черный деловой костюм от Гуччи не могли ничего изменить в их разящем наповал единстве, в их тождестве. То была лишь оболочка, и они могли скинуть ее, сменить. И тогда сам Бог не различил бы, кто есть кто.

Их взгляд друг на друга, не все последующие слова, слова, слова, а тот самый первый взгляд в упор запомнился Кате надолго. Она… да и все, кто это видел, поняли, что, встретившись в приемной, ОНИ не сделали для себя никакого открытия.

Они знали друг друга.

Они встречались и раньше.

И не желали разыгрывать лживой комедии, отрицая свое знакомство и братство.

– Зачем нас сюда привезли? Это что вообще такое? Как в годы лихие гонений на веру – следователь, полный двор полиции, нас – в машину, что случилось, не говорят, на вопросы наши не отвечают. Где Лиза?

Анна Филаретовна Иркутова – экономка и домоправительница отца Лаврентия – в кабинете Гущина громко негодовала.

– Господи, да что же это такое? Где Лиза?!

– Она в соседнем кабинете, успокойтесь. Зря вы потащили ее с собой сюда, я же предлагал вам оставить Лизу дома, сотрудника бы выделил для присмотра, – следователь Жужин старался успокоить женщину.

– Сотрудника для присмотра, надзирающего? Да вы что?

– Мы могли пригласить врача, прокуратура оплатила бы медицинское дежурство в установленном порядке.

– Да мы никогда с Лизой не разлучаемся. Она это плохо переносит, она же больная, поймите.

– Успокойтесь, Анна Филаретовна, – полковник Гущин подал домоправительнице стакан воды.

– Я вижу, вас больше волнует Лиза, а не отец Лаврентий, – сказала Катя.

– А что отец Лаврентий? При чем тут он?

– Пожалуйста, расскажите нам всю правду.

– Какую еще правду?

– Он ведь не родной сын профессора духовной академии Тихвинского.

Анна Филаретовна глянула на Катю.

– Владимир Галич не был родным сыном бизнесмена Марка Галича, и это никогда от него не скрывалось, – сказал Гущин. – Он ребенок Чернобыля, родился после катастрофы на АЭС. Потерял родителей в той ядерной мясорубке. Его усыновила чета Галичей. А Тихвинский?

– У него хватило милосердия это скрыть от мальчика.

– Значит, вы знали это?

– Я живу в этой семье всю жизнь. Его старшие сестры выросли на моих руках, я ухаживала за матушкой… А потом и за ним, его отцом.