– Как будто сам не знаешь, – хмыкнув, говорит Альма, выходя из женской части казармы. – Порой ты просто невыносим.

– Кстати, про удары: у нас с тобой спарринг после обеда, – напоминаю я Берту. – Двухчасовой.

Застонав, Берт обреченно опускает голову.

– А как все было просто, когда тебе было девять, верно? – Ехидно улыбаясь, Альма треплет Берта по волосам.

– Пятое и третье… Это ведь прямая дорога на Второй круг. – После этих тихих слов Юна в общей комнате воцаряется тишина. – С пятым местом мы уже ничего не можем поделать, – говорит он, и я прикрываю глаза.

Согласно статистике, самый слабый курсант отряда – это я. Нет, даже не так – согласно статистике, в рейтинге курсантов этого набора я занимаю второе место с конца; есть лишь один бедняга, чья индивидуальная сумма баллов еще ниже, чем у меня. Я успешно сдала все промежуточные экзамены, но даже это почти никак не улучшило ситуацию: за два месяца, проведенных в медблоке, я пропустила слишком много групповых тренировок, на которых остальные курсанты получали дополнительные баллы, и их мне уже никак не возместить.

Проклятье! Это глупо. Почему пропущенные тренировки влияют на итоговую оценку куда больше, чем мои навыки?

Впрочем…

Вернувшись к началу таблицы Юна, я понимаю, что и низкие баллы на первых порах обучения тоже сыграли свою роль. Но какое значение имеют все эти старые оценки по стрельбе, если на последнем стрелковом зачете я набрала девяносто два балла из ста? Второй результат по отряду, между прочим!

Несправедливо. Но это не та несправедливость, с которой можно было бы бороться, – вряд ли мы сможем изменить методы оценивания, поэтому надо сосредоточиться на том, что в наших силах.

– Что по общей сумме? – спрашивает Юн, устало потирая глаза. – Большой разрыв со вторым местом?

Мы все еще можем избежать Второго круга. Если наш отряд поднимется всего лишь на одну строчку в рейтинге по общей сумме баллов, мои индивидуальные баллы потеряют значение.

– Ощутимый. – Берт вздыхает. – Теперь все зависит от финального испытания.

– Но… шанс ведь есть? – с надеждой в голосе спрашиваю я. – Мы можем попасть в двойку самых сильных отрядов, если победим?

Альма и Юн переглядываются.

– Финальное испытание, каким оно стало в последние годы… – Альма с сожалением качает головой. – Арника, теперь оно даже не подразумевает возможности победить. Нам придется сразиться с капралами, с людьми, которые нас обучали и знают, на что способен каждый из нас. Но дело даже не в этом. У них – крепкая, сработанная команда, которая уже десятки раз поднималась на поверхность, в то время как большинство из нас окажется там впервые.

– К тому же это капралы готовят территорию для финальных испытаний. Каждый сектор они успевают изучить вдоль и поперек, – добавляет Юн, задумчиво постукивая обломком карандаша по столу. – У нас же будет лишь карта Терраполиса времен его процветания. Если достанется сектор в разрушенной части города – считай, идти придется вслепую.

Сначала мне показалось, что Альма преувеличивает, но слова Юна убеждают меня в ее правоте: условия финального испытания изначально проигрышны.

– В чем тогда смысл испытания, в котором невозможно победить? – Я опускаю подбородок на сложенные руки.

– Показать, что мы хорошая команда, – отвечает мне Берт. – А если кому-то из нас еще и капрала удастся подстрелить, то это вообще невероятное везение и море дополнительных баллов для каждого члена отряда.

– Не всегда, – вдруг перебивает его Альма. – Помнишь, как Закар оказался на Втором круге? – хмурясь, спрашивает она, и Берт мрачнеет лицом, но все равно кивает в ответ. – Отряд Закара отказался от объединения, потому что жребий определил им в союзники самый слабый отряд, – Альма поворачивается к нам с Юном, – как раз тот, в котором были мы с Никопол. – Она печально усмехается. – Они подстрелили троих капралов в одиночку, что сразу же привело их на первое место в рейтинге по общей сумме баллов. А потом выяснилось, что один из курсантов перед тем, как подстрелить капрала, вышел за периметр сектора, чтобы пройти более безопасным путем. Отряду Закара аннулировали баллы за финальное испытание, и всей дружной компанией мы отправились на Второй круг. – Девушка хмыкает. – Нико долго злорадствовала по поводу того, что правила оказались гораздо важнее количества убитых капралов… Впрочем, это не помешало ей позже спеться с Закаром и его окружением.

Альма замолкает, и, даже не обладая умением читать мысли, я знаю, о чем сейчас думают все в этой комнате. Жеребьевка состоится уже через три дня, и, если нам в союзники достанется отряд, в котором Макс и Никопол…

Они найдут способ отомстить за Закара.

* * *

По пути на уровень Кондора я в очередной раз думаю о том, как бы выспросить у Берта, не знает ли он, как продвигается дело его матери? Пока что с его слов мне известно лишь то, что Андреа все еще не вернулась в Ожидание, расследование продолжается… Но если я начну расспрашивать о подробностях, то Берт сразу же поймет, что за этим стоит что-то большее, чем обычное любопытство. Он слишком хорошо меня знает.

Берт всегда доверял мне, доверял даже больше, чем следовало бы, – поэтому мне так странно, так непривычно, так… неприятно размышлять о том, как бы скрыть от него что-то, поэтому я снова и снова возвращаюсь к мысли о том, чтобы рассказать ему обо всем, начиная с казни ученого.

«Я спрятал твой секрет».

Секреты – это вызов для Берта. Я не сомневаюсь в том, что Берт сможет отыскать спрятанный секрет, о чем бы ни шла речь… но как я могу обратиться к нему, если не представляю, с чем нам придется столкнуться? Какие последствия может повлечь за собой раскрытие этого секрета, будь он неладен? Какими эти последствия будут для меня?

– Ты хмуришься, – говорит Берт, встречая меня у лифта. Вдруг, сощурившись, он всматривается в мое лицо. – Ты недавно с Виктором разговаривала, не так ли?

Неожиданность вопроса сбивает с толку. Как Берт узнал про Виктора? Он прав, мы действительно виделись после завтрака… Берт немного наклоняется, продолжая пристально рассматривать мое лицо, поэтому я считаю нужным сказать:

– Виктор никак не связан с тем, что я хмурюсь.

– Еще как связан. – Берт почему-то широко улыбается. – Ты же хмуришься в точности, как он… вот, а теперь ты удивленно вскинула левую бровь! Это же бровь Юна! – триумфально восклицает он.

– А правая бровь тогда чья? – скептически интересуюсь я, но вопрос остается без ответа.

– Я уже давно это за тобой заметил, – сообщает Берт, когда мы выходим к залу. – Ты пришла в наш отряд, и мне стало любопытно, как тебе удается читать лица, вот я и начал присматриваться к людям. Со временем я понял, что у каждого есть какие-то особенные, характерные жесты, и их достаточно много… – Переступив порог зала, он замолкает, впрочем, ненадолго: – …Но только не у тебя, – заканчивает он прерванную фразу. – Ты лишь перенимаешь характерные черты тех, с кем общаешься. Когда ты только вышла из медблока, в тебе было слишком много доктора Константина, ты даже говорила с похожими интонациями. Прямо сейчас ты едва заметно улыбаешься задумчивой полуулыбкой Рица; когда слышишь что-то забавное – улыбаешься Паулой, а иногда на твоем лице можно увидеть и кривую улыбку Кондора…