– И ведь поначалу все шло удачно: тот, кто должен был погибнуть, оставался среди живых, а тот, кого пытались обмануть, узнавал правду… Но потом я поняла, что начинаю постепенно упускать контроль над обстоятельствами. – Говоря об этом, Электо смотрит мимо меня, куда-то в сторону. Ее зрачки двигаются, словно она читает невидимую книгу, или… или вспоминает, как просчитывала вероятности. – С каждым днем погрешность все увеличивалась, все чаще и чаще я ошибалась, порой даже в самых незначительных прогнозах. Понадобилось время, чтобы признать, что в этих ошибках есть закономерность. Мне было очень тяжело осознать, что некоторые – не все! – но некоторые события все же… неотвратимы. Большинство маловероятных обстоятельств вело именно к таким событиям, – тихо выдыхает она. – Идея предопределения всегда была за пределами моего понимания, но мне пришлось принять ее.

– Неотвратимы, – медленно повторяю я за ней. – Это слово… пугает. И много их? – Голос почему-то звучит хрипло. – Неотвратимые события – их было много?

Электо пожимает плечами.

– Кто знает? Я так и не научилась определять ведущие к ним последовательности обстоятельств, поэтому отключилась от резервных систем, отказавшись от возможности создавать масштабные вероятностные прогнозы. Я запретила себе даже заглядывать в будущее. – Печальная улыбка проступает на ее лице. – Знала, что не смогу остаться безучастной. Каждый раз, когда я вмешивалась в обстоятельства, которые вели к неотвратимому событию, каждый раз, когда я пыталась разорвать цепь – она вновь восстанавливалась, с каждым разом все более опасным и менее вероятным образом, что порождало рябь, которая приводила к ошибкам в прогнозах. Даже понимая, что рябь становится все сильнее, я все равно продолжала… – Девушка нервно сглатывает. – Я остановилась только после того, как четыре раза предотвратила смерть одной девушки, но она все равно погибла – и унесла с собой дюжину жизней. Эти люди… Ни в одной из просчитанных мною тогда вариаций будущего их жизни не должны были прерваться в тот день, – тихо заканчивает она, поднимая взгляд.

Голова идет кругом. Предопределение, неотвратимые события – такие вопросы, вопросы о порядке вещей, всегда казались мне слишком сложными и… бессмысленными? Они лишь вызывают головную боль. Пытаюсь я понять, как устроен этот мир или же нет, – это не имеет значения, ведь ничего не меняется, порядок вещей остается прежним, в то время как я остаюсь его частью.

Но Электо удалось побывать за его пределами.

– И… ты больше никогда не вмешивалась в чужие судьбы? – осторожно интересуюсь спустя несколько минут, проведенных в молчании.

– Чужие? – Электо вздыхает. Печальная улыбка, что так и застыла на ее лице, преображается, теплея. – Арника… Эти судьбы никогда не были для меня чужими. Поэтому, когда мне, к примеру, казалось, что у милого художника из южной части Терраполиса очень много общего с очаровательной певицей из юго-восточной части города… Я позволяла себе подстроить обстоятельства так, что их пути пересекались. Но это нельзя назвать вмешательством, ведь я больше не пыталась одержать верх над предопределением, – отказавшись от просчета вероятностей, я и сама стала его инструментом. Всего лишь заботливый друг, что знакомит двух человек, которые, по его мнению, подходят друг другу.

Я невольно улыбаюсь, вдруг представив на месте Электо Паулу: та очень любит сводничать и постоянно порывается познакомить Альму с «очень хорошим другом Клода» или с «тем красавчиком-инженером, с которым я училась в Школе; он как раз про тебя на днях спрашивал». Ох, если бы в распоряжении Паулы был трехмиллионный город…

– Я потратила больше года на изучение прогностических ошибок. – Голос Электо врывается в мои мысли. – Мы живем в самой лучшей версии мира – это все, что я смогла понять.

– Это?! – вырывается из меня скептический возглас. – Это и есть лучшая версия мира? Подожди… То есть ты пытаешься сказать, что все, что ни делается, – все к лучшему?

Даже мысль о том, что мой жизненный путь может быть предопределен заранее, не вызвала у меня такого возмущения.

– Не в частностях, но в целом – всегда к лучшему, – с непоколебимой уверенностью отвечает Электо. – Поэтому нет смысла возвращаться к событиям в прошлом, размышляя, как было бы прекрасно, если бы не… Альтернативный путь привел бы к худшему исходу.

– Допустим. Тогда скажи мне, – я упрямо скрещиваю руки на груди, – войны – это тоже к лучшему? Электо, неужели гибель Терраполиса – тоже к лучшему? Какая здесь могла быть альтернатива, которая еще хуже? – запальчиво восклицаю я – и сразу же жалею, что позволила прозвучать таким жестоким словам.

Но Электо лишь смотрит на меня, и в ее взгляде, наполненном глубокой печалью, я впервые вижу отражение прожитого ею века.

– Гибель всего человечества, – тихо говорит она.

Учебные курсы закончились уже давно, а теперь и обязательные тренировки одна за другой исчезают из расписания, освобождая все больше времени для самостоятельных тренировок. Но понимание того, что обучение в Корпусе подходит к концу, настигает меня лишь тогда, когда, зайдя в общую комнату, я обнаруживаю Юна, который осторожно разворачивает на столе скрученный в рулон длинный лист сероватой бумаги.

– Сводная таблица наших результатов. – Юн кивком приглашает присоединиться, и, придвинув стул, я сажусь рядом. Судя по тому, что в таблице есть аккуратно зачеркнутая строчка с именем Никопол, Юн вел эту таблицу с самых первых дней. Приглядевшись, я понимаю, что, когда Берт убедил всех, что переводится к научникам, Юн вычеркнул из таблицы и его имя. Позже он стер эту линию, но ее след все еще можно заметить.

Мое имя Юн не трогал. Он верил, что я вернусь в отряд. От этой мысли на душе теплеет.

– Это еще не окончательный вариант, – сухо говорит он, не подозревая о том, что творится у меня в голове, – но уже можно увидеть общую картину. Хотя… Подожди-ка. – Хмурясь, он наклоняется над таблицей, внося в нее еще несколько пометок.

Дверь хлопает, впуская Берта, который подкидывает на ладони небольшое красное яблоко.

– Что рассматриваем? – с любопытством спрашивает он, обходя нас. Надкусывая яблоко, он заглядывает в таблицу через мое плечо. – О, это наши результаты? Твоя работа, Юн?

Юн кивает.

– Хороший почерк. – Берт выпрямляется. – Но ты зря потратил время. Нужно было просто спросить Берта. – Он широко улыбается. – И Берт, который позавчера посмотрел статистику отрядов через аккаунт капрала, что так удачно приходится ему матерью, сказал бы тебе, что наш отряд на пятом месте по самому слабому курсанту и на третьем месте в рейтинге по общей сумме баллов. – Берт вновь с хрустом вгрызается в яблоко.

Юн свирепо смотрит на Берта. Потом на свою метровую таблицу. Потом опять на Берта.

– Я тебя сейчас пристукну, – решительно заявляет он, и карандаш, зажатый в его пальцах, ломается с жалобным хрустом.

– Эй! – отпрянув, восклицает Берт, предупреждающе выставляя перед собой руки. – Почему меня постоянно кто-то хочет ударить?