— Що ж тут таке! — опять головой замотала. — Що ж ви, дівчатка, кохаєтесь, шо усе догори верхи, усіх сусідів ніччю перелякали, аж мене до вас викликали. Я-то думаю, що воно до біса там коється, а ту-у-у-т! — всплеснула руками, — ой, не треба, ой, так не треба…

Лиза склонила голову, чуть-чуть подняла ладонь, как бы жестом успокаивая подругу. Мол, всё нормально, Тётушка пока… у себя.

— Так… Я чай сделаю? — Кристина покосилась на дверь в кухню.

… и обе подруги мигом метнулись туда.

Михаил

Мужчина оправил джинсы и опять опустился к дочери, помогая ей встать.

— Спасибо тебе, — шепнул он, крепко прижав к себе девочку.

— Я люблю тебя, папа, — та приникла к нему, потёрлась щекой о пуговицы рубашки.

Среди пыльных одежд, при свете стылого дня, они наконец были вместе. Наконец, как раньше, как всегда, когда оставались одни.

Отдалённый гул, приглушённый, как будто бы в голове. Так, наверно, стучало сердце. Ну, конечно — он ведь так волновался! Так боялся, что не успеет.

Но теперь отец крепко обнимал свою дочурку, гладил её растрепавшиеся взмокшие чёрные волосы, прижимал её слабое тельце к себе — и всё держал, и держал, и держал её.

Это всего лишь очередная игра, в которой его Медвежонок просто очень хорошо, очень тщательно спрятался — и всё ждал, когда же Большой Медведь сможет её поймать.

Михаил отошёл от девочки, всё ещё не отрывал ладоней от её локтей. Смотрел на неё, не мог наглядеться.

Да, подолы платьица совсем уж разорваны, обрывками едва достигали чуть воспалённых, дрожащих коленей, а бретелька на правом плече сползала, оттягивала за собой воротник. Ноги босые: от колготок такое осталось, что хоть были они, что нет.

В голове мужчины по-прежнему всё гудело, стучало как будто громче. Совсем уж его понесло. Ну, конечно же: он же стоял перед дочерью. Смотрел, любовался ею.

Совсем спутанные комья некогда прямых и мягких волос. Личико чуть-чуть перемазанное: и щёки ещё горят, и пыль к ним, к её лбу налипла. Оглянулась, нашла платочек на парте, там же — стакан воды. Привычными жестами смочила ткань, отёрла губы, лицо. Встряхнулась и проморгалась, снова посмотрела на папу.

— А теперь мы к маме поедем?

— Поедем, — кивнул мужчина. — Теперь — поедем.

В голове всё ещё не укладывалось, что она теперь наконец-то с ним. Что кошмары всё-таки имеют обычай заканчиваться. Что счастье всё-таки есть. Что они опять вместе — и никто, никакая внешняя сила, никакие злые законы больше не отнимут её, родную и милую, у него.

Скрипнули половицы — и Михаил замер, притянул к себе встревоженную дочурку.

Гул-таки оказался не в голове. Теперь он отчётливо слышал шаги. Много шагов, быстрых и частых.

Всё-таки он задержался. Поддался, охваченный радостью обретенья. И опять, опять, по сути, подвёл себя.

Маша всё поняла без слов — и юркнула в шкаф. Успела. Мужчина же — повернулся лицом к приоткрытой двери, вскинул руки.

И даже не удивился служивым, ворвавшимся в кабинет.

— Руки на стол! — его схватили за воротник, прижали к парте лицом. К виску приставили дуло.

Четверо, «при параде». Один вот его держал, остальные — осматривали помещенье. Кто-то из них покосился на раскиданные одежды, сплюнул.

— Берём его? — спросил тот, кто заломал Михаила.

Сам пойманный тем временем как мог, оглядывался, оценивал происходящее.

Так. Один на входе, скрестил на груди руки, ноги расставил. Верзила настоящий. Пырился-ухмылялся.

Другой — медленно обходил ряды чуть сдвинутых парт, осматривался. Третий — над Михаилом. Четвёртый — сел на учительский стол, извлёк из кармана блокнотик, шариковую ручку. Знакомые, слишком знакомые вещи. Да и сам их владелец едва ли нуждался в дополнительном представлении.

— Что ж это вы, — он и обратился к мужчине, — Михаил Викторович, так нехорошо поступаете? На людей кидаетесь, бьёте их, грабите. ДТП на дорогах устраиваете...

«Я же тебя убил!.. — только и вырвалось в мыслях. Но сам смолчал»

— Следователь Чернов, — не дожидаясь ответа, сидевший на столе взял рацию, — приём, как слышно? Отлично! Да, так точно, товарищ майор, у нас он. И охотно признаёт обвинения, — здесь Юрий кивнул подследственному. — Готов абсолютно во всём сознаться. Можете подавать «карету». Отбой.

Младший лейтенант отложил рацию, махнул рукой сослуживцу, который скрутил Михаила.

Наручники защёлкнулись, тёплый металл немного давил запястья.

— Отпускай, — кивнул Юрий, и его коллега отступил от пойманного.

Михаил стоял прямо, глядел на сидевшего перед ним вроде покойного — но как-то слишком живого и совсем невредимого юношу.

— Дочь-то нашли? — хмыкнул следователь, покачал головой. — Илья, чего там копаешься? — спросил к тому, кто обходил и осматривал помещение. — Ты на шкаф посмотри. Гляди: большой такой, модный, красивый! — говорил к товарищу, а сам-то всё косился на мужчину в наручниках, пристально наблюдал его за реакцией. Но тот и глазом не моргнул, не одёрнулся.

— А, может, — спросил наглый и жилистый, который его повязал, — мы поможем ему? Ну, — пальцы разминал, хрустел ими, — чтоб рассказал нам чего хорошего. А?

— Да ладно, Сань, — Юрий прыснул. — Что мы, нелюди, оборотни какие-то, чтоб честных людей избивать? — тут опять кивнул Михаилу. — Мы же нормальные, мы же людей защищаем. Не бьём их, злость на них не срываем.

— А дознание? — «Сань» едко съязвил, языком цокнул. Чуть отошёл от закованного, окинул презрительным взглядом. — Не пойман — не вор.

Илья тем временем навалился на дверцу шкафа. Она раздвижная. Ну, по крайней мере теперь была. Металлическая, тяжёлая, вот так сходу не поддавалась.

— Ну как не пойман, — младший лейтенант повёл плечом. — Вот ты, Саня, со мной здесь стоишь. Ты осмотрись тут вообще. Вот ты понимаешь, что здесь случилось?

Тот покосился на кучу раскиданной одежды, обрывков ткани. На столы сдвинутые, перевёрнутый стул.

— Понимаю, — Саня кивнул и лыбился.

— А ты, Димыч, — следователь кинул к верзиле у двери.

— И я понимаю, — тот осклабился, ответил хрипло, и голос такой, как камень.

— А ты, Илья? Ну, что там? Может, тебе помощь нужна? Вспотел весь.

Илья крякнул и отмахнулся, только что было сил пнул носком так и неподдающуюся дверь «гардероба».

— А вы, Михаил Викторович, — обратился младший лейтенант к