– Если уж мне выпало ходить по краю, – ответила Этайн, – то нужно верить своему чутью. Я еще пригожусь Гримниру, я уверена.

Она подошла к столу и стала складывать вещи Гримнира: свернула его плащ и кольчугу, привязала их к римской сумке, повесила его пояс через плечо, словно перевязь, – скрытый в ножнах сакс тяжело повис у ее бедра.

– Ты знаешь дорогу к Каррай Ду?

Этайн замешкалась.

– Если ты подскажешь, в какую сторону мне идти…

– На север, к Дублину, потом через холмы. У тебя есть еда с собой? – Мэйв поднялась и пошла к кладовой. Она наощупь сложила в льняной мешок буханку черствого хлеба, завернутый в ткань сыр, глиняный кувшин вина, две луковицы, колбасу и кусок копченой баранины. А потом подошла к Этайн и, не слушая ее возражений, сунула мешок ей в руки. – Тебе нужно что-то есть, дитя, а еды у слепой Мэйв в достатке.

– Спасибо тебе еще раз, – сложив еду в сумку, Этайн взялась за лямку. Застучали амулеты и фаланги пальцев. Кожа сумки пахла Гримниром – резким животным потом, дымом и старой кровью. – Говоришь, мне на север?

Мэйв усмехнулась.

– Нет, у меня есть идея получше: пусть тебя проводит Конан, – она низко свистнула, в ответ со двора прибежал огромный волкодав. Он уселся напротив хозяйки и вывалил язык. Его голова доставала Этайн до плеча. Мэйв вытянула руку, Конан ткнулся в нее носом и лизнул. – Да, ты у нас большой косматый варвар! Отведи ее к Каррай Ду. Делай, как говорит слепая Мэйв. Понял?

Конан склонил голову. Он озадаченно перевел взгляд с одной женщины на другую и зарычал. Этайн хотела было что-то сказать, но Мэйв прервала ее и сердито прикрикнула:

– Да нет же, глупый ты верзила! С Мэйв все будет хорошо. А ты веди ее в Каррай Ду – и не смей пререкаться! И позаботься, чтобы с ней не приключилось дурного, понял меня? И не потеряй ее по дороге!

Конан склонил голову, а потом поднялся на лапы и, развернувшись, выбежал из дома. Мэйв похлопала Этайн по руке.

– Лучше поспеши, дитя. Этот старый варвар доведет тебя куда надо, но потом весь изведется, пока не вернется назад. Если встретишь кого по дороге, назови мое имя, поняла? В этих краях знают слепую Мэйв, ни один лейнстерский парень или усатый дув-галл не посмеет тебя и пальцем тронуть, если узнает, что ты от меня. Ну давай, иди.

– Не знаю, как тебя и благодарить, – сказала Этайн, сжав ее руку.

Мэйв улыбнулась.

– Когда смолкнут все слова и свершатся все деяния, возвращайся и расскажи обо всем старой Мэйв. Нечасто я проклинаю свою слепоту, но сегодня делаю это от всего сердца. Эх, увидеть бы то, что увидишь ты…

Конан звучно гавкнул, торопясь в дорогу.

– Обещаю, – сказала Этайн. И в последний раз быстро поцеловав старуху в щеку, пустилась в путь.

Такой же потный и перемазанный грязью, как болотные скрелинги, когда-то жившие на топях Сконе, Гримнир карабкался вверх по осыпающемуся откосу, продирался через заросли тисов и наконец поднялся, пошатываясь, на вершину Каррай Ду – и увидел на открытом всем ветрам обрыве единственный стоячий камень. В лучах заходящего солнца не было никого: ни проклятых белолицых, ни каунар, – как и никаких признаков, что кто-то из них был здесь раньше.

– Я здесь! – закричал он – голос потерялся в исполосованном красным небе. – Где они, лживый бурдюк с дерьмом?

Они придут, ответил Гифр.

Да, согласился Гримнир. Они придут. Он уже слышал их: отдаленное звяканье оружия эхом доносилось с западных равнин, гремел боевой клич Балегира, созывавшего войско на полные добычи волчьи корабли; восточные эльфы с криком умирали от клинков каунар – глупцы, думали, что могут встать между темной волной разбойников и их кораблей.

Гримнир медленно обошел кругом стоячий камень, почерневший и побитый ветром за долгие годы; ему показалось, что по форме он напоминает человека. Гримнир подошел к краю пропасти и посмотрел вниз. Он был на убийственной высоте, в тысяче футов – а то и больше – под ним виднелся каменный скат; за ним шли под гору одетые листвой леса, а дальше – очищенные от деревьев равнины, где Гримнир разглядел обнесенный стенами город, усевшийся, будто стервятник на жерди, в устье реки, воды которой – как и воды залива за ней – сверкали под лучами заходящего солнца, словно начищенная медь.

– Что это за город? – спросил он, начиная подозревать, что что-то упускает.

Нет там никакого города, маленький тупица, ответил Гифр.

Нет, согласился Гримнир. На равнине внизу не было никакого города.

Он обернулся – Гифр выступил из-за камня, темная фигура – темнее сгущавшихся вокруг него сумерек. Глаза горели зеленым огнем, как у кота.

– Имирья кровь, жалкий ты слизняк! Так и будешь стоять на открытом месте? Скройся, дубина, не то все поймут, где мы!

Гримнир с проклятиями бросился вперед и припал к земле у подножия камня. Сев на корточки, он положил на колени копье и поднял взгляд на Гифра.

– Сколько ждать?

– Недолго. Дай нашим пройти, а потом зайди сбоку к вонючим белолицым, которые погонятся следом.

– В одиночку? – нахмурился Гримнир. – Один я не…

Гифр фыркнул и сплюнул.

– Да, считать ты умеешь, мелкий засранец. Ты что, ему не сын?

– Один против…

– Неважно.

Да, согласился Гримнир. Это неважно. Он нападет на этих клятых восточных эльфов сбоку; забрызгает этот жалкий камешек их бледной кровью – Локи свидетель. Он их сокрушит.

– Пусть приходят, – сказал он, оскалив зубы в жестокой ухмылке. – Пусть приходят – а ты не смей приближаться, старый мерзавец! Не хочу зашибить тебя ненароком!

– О себе позаботься, крысеныш!

Уж Гримнир позаботится. Он сжал копье так, что захрустели костяшки пальцев. О, он позаботится…

На склоны Каррай Ду опустились неровные длинные тени. Хотя солнце уже скрылось за горизонтом на западе и лес под горой, в тысяче футов от вершины, погрузился в сумерки, Бран из рода И Гаррхонов и не думал разбивать на ночь лагерь. В этот день он кое-кого увидел, кто-то промчался мимо в долине внизу – с кроваво-красными глазами, желтыми клыками и языческими отметинами на темной коже. Несмотря на это, Бран был уверен, что встретил не дана, не норманна, ни шведа и не гаэла. Этих он различал, с ними Брану И Гаррхону доводилось скрестить копья – и выжить, чтобы об этом поведать. Нет, кто бы это ни был, он нагнал на Брана такой страх, что тот пустился от него наутек. Теперь, спустя несколько часов, он проклинал эту секундную слабость, недостойную керна из рода И Гаррхонов; проклинал успевший остыть след, с которым возился теперь в сумерках, как старый пес с костью. Но больше всего проклятий доставалось двум непроходимым дуракам, недовольно бурчавшим у него за спиной.