— Оставь их здесь, потом заберём, — подумала Маша и порылась в кармане. Достав оставшиеся деньги, протянула Тоне. — Купи что-нибудь перекусить в магазине. А если спросят, скажи, что только приехала. Мол, забрать то, что оставила. Будь на виду. Пусть тебя видят, поняла? Так и говори, что с автобуса.

— Рейсовый-то только утром…

— Значит, на попутке!

— Да что ты, я никогда…

— Тоня, — Маша взяла её за руку. — Я тебя очень прошу, сделай так, как я сказала. Покрутись в магазине и около него. Больше никуда не уходи, будь среди людей. И не пей… — Маша состроила гримасу.

— Поняла я, — Тоня вдруг пронзительно посмотрела на Машу. — Это ведь что получается, — вдруг дошло до неё, — это они про что тут говорили-то, а? — в её глазах заплескалось понимание. — Ёшки-матрёшки… — она охнула. — И ты знаешь, про кого?

Маша молча кивнула и почувствовала, как защипало глаза.

— А мы, стало быть, свидетели?

Маша тяжело вздохнула.

— Вот оно что… — Тоня поскребла волосы на макушке. — Так это… ещё хорошо, что я жива осталась, получается? Потому что покладистая… Да чего уж, — горько усмехнулась она. — По пьянке подписала всё сама. Была бы одна, без дочери, так может и того, порешили бы… Я читала об этом… И по телевизору смотрела. Чёрные риэлторы… А тут всех не порешишь. Да ведь и народу немного осталось, не то что раньше… А оно вон как…

— Так что, ты поняла меня?

— Поняла, — кивнула Тоня, — ты уж того, аккуратнее там… Не знаю, что ты задумала, только прости меня, но я тебе плохой помощник. Голова у меня туго соображает. Ты говори, что я делать должна, ладно? А я тебя ждать буду.

— Ладно, — Маша сжала ладонь Тони, и они пошли вместе по коридору к выходу, вздрагивая от каждого шороха.

Хорошо, что у Антонины были ключи. Вообще, при всех своих сомнительных привычках, у малярши была одна очень достойная — Тоня была хозяйственной. В первые же дни работы она сделала себе копии.

Маша первая высунула нос за дверь, чтобы понять, что происходит снаружи. Тоня подталкивала её в спину, явно стараясь как можно скорее выйти. Они не видели, как Хвошня и Жорж покинули здание, да и не хотели этого знать.

— Ты всё поняла? — ещё раз спросила Маша Тоню, покрутив головой по сторонам.

— Да, да, — женщина заперла дверь и облегчённо вздохнула. — Уф, сейчас бы пивка… — наткнувшись на взгляд Маши, она махнула рукой, — по привычке говорю. Обещаю, ни-ни…

— Если ты напьёшься, — Маша не выбирала слов, — то никто никогда тебе не поверит, понимаешь? Просто будь где-то поблизости и смотри по сторонам! То есть, — она задумалась, — просто посиди где-нибудь в безопасном месте. Мне надо сейчас другими делами заняться, а потом я вернусь…

— Ты уж вернись. А-то мне ночевать негде… И сюда я тоже не хочу. В город бы поехала, да… — она оттопырила вход в карман и потрясла им.

— Мы что-нибудь придумаем, обещаю!

Маша быстро, не оглядываясь, зашагала прочь. Сбиваясь на бег, она хотела как можно быстрее добраться до дома Цапельских, но расстояние, по её мнению, сокращалось слишком медленно.

Миновав мост, она сбавила шаг, чтобы отдышаться и оглядеться. Поначалу из-за страха наткнуться на Хвошню, но потом увидела первый остов сгоревшего дома. Заросли кустов шиповника и ирги почти скрывали полуразвалившийся бревенчатый сруб. Среди чёрных пятнистых досок кое-где ещё оставались пятачки блёклого синего цвета, каким, по-видимому, был дом с самого начала. Трава выросла высокой, почти по колено, и покосившуюся калитку стало невозможно открыть из-за опутавшего её вьюна. Маша дотронулась до белого цветка, разглядывая висевший на одном гвозде ржавый почтовый ящик.

Эта минутная задержка немного привела её в чувство. Маша прошла ещё несколько метров и увидела другой дом с заколоченными окнами и провалившейся крышей. За ним чернело ещё одно пожарище. Не замечая этого раньше, Маша искренне восхищалась тишиной этого места. Теперь же она понимала, что поглощённая своими мыслями и переживаниями, видела лишь внешнюю картинку — буйство летней природы, вполне законно овладевшей опустевшими участками. Но правда открылась ей только сейчас.

Тихое место, пятачок зелёного рая на берегу реки, не было бесхозным. Мало-помалу им овладевал улыбчивый и внимательный человек, изображавший из себя всеобщего помощника и благодетеля. Правдами и неправдами Хвошня прибирал к рукам деревенскую недвижимость, имея на неё громадные планы. Уж каким способом он нашёл информацию о будущей застройке, было, по сути, не важно. Борис Егорович умел заводить и поддерживать связи, и немалую роль в этом, скорее всего, играла его профессия следователя. Только там, где должен был бы стоять знак плюс, у него был жирный минус… Он даже не скрывал этого. Это была абсолютная уверенность в собственной правоте и безнаказанности.

Он почти достиг желаемого. В радиусе километра не осталось ни одного жилого дома. И только дальше от реки — улица-закорючка, где живут Люсьен, Роза, и ещё несколько человек. Для Хвошни они на один зуб. К каждому из них он сможет подобрать ключик, если его не остановить.

А теперь опасность угрожает и Косте. Милому дорогому Цапельке, который словно ребёнок, так доверчив и раним. Он готов отказаться от всего ради неё. И это было бы так кстати… Пусть бы его родня сама выкручивалась из создавшейся ситуации, ведь именно они заварили эту кашу.

Маша сжала кулаки, когда представила перед собой жеманное и холодное лицо Серафимы, когда в её ушах зазвучал дребезжащий смех старухи Цапельской. Надо сказать ему всю правду, объяснить, что он не имеет к ним никакого отношения, что в его крови нет ни капли крови этих высокородных людей… Маша с шумом выдохнула. Имеет ли она право вмешиваться в его жизнь?

— Чёрт, — выругалась она, остановившись на месте. — Я просто расскажу им о том, что задумали Хвошня и Жорж…

И если они погонят её из дома, то так тому и быть. Пусть сами разбираются в своём грязном белье и проблемах.

Дом Цапельских, такой спокойный и прогретый летним солнцем, встретил Машу блеском стёкол и заигрыванием занавесок в верхних окнах. Она вошла во двор и увидела автомобиль Кости. Наверное звонил ей много раз, переживал. Маше очень хотелось думать именно так. Да по-другому и не получалось, всё-таки Костик это Костик, и он совсем другой, такой как…

— Катя! — Маша увидела, как домоправительница складывает в корзину разложенный лук под навесом.

Катя развернулась и в её глазах на мгновение промелькнул испуг — неужели она боялась Машу? Боялась того, что той стало известно, боялась за своего внука Костю. Но Маша не была ей врагом. Она подошла к женщине и, улыбнувшись, сняла лепесток шелухи с её платья.

— Маша… Что-то случилось?

— Случилось, Катя, — улыбка медленно сползла с лица Маши. — Вам всем грозит опасность.

Катя отвела глаза в сторону, затем быстро посмотрела на Машу, словно пытаясь понять, не играет ли она. Маша так и поняла это — у Кати нервно сжались губы, превратившись в скобку. Точно так же, как у Кости, когда он пытался разгадать какой-нибудь ребус. И как же она раньше этого не замечала?