«Я считаю, что дело заключается не только в том, чтобы все время критиковать наши ошибки, нужно подумать о том, как бы избежать ошибки, не для того, чтобы прекратить критику. Критика начнется на новой основе, но чтобы критика не топталась на одних и тех же вопросах. Особенность нашего Института заключается в том, что мы можем искоренять ошибки не только в корне, но и на корню, до того, как они доведены до печати. Основная задача наших открытых заседаний сводится к тому, чтобы обсуждать ненапечатанные работы и указывать замеченные ошибки с тем, чтобы они были своевременно исправлены автором. Поэтому мне совершенно непонятно сегодняшнее выступление тов. Бушмина. Более полугода тому назад был доклад Л. А. Плоткина. Кое-кто высказался и указал недостатки. На этом докладе был и т. Бушмин, который, оказывается, увидел грехи формализма в этом докладе. Ну, что же мешало ему тут же сразу сказать, что здесь есть формалистические ошибки, предостеречь товарища. Однако, это сделано не было. Это большой недостаток, которого в будущем нужно избегать»[368].

Затем на трибуну поднялась П. Г. Ширяева, которая посвятила большую часть своего выступления работе отделу фольклора и его руководителю М. К. Азадовскому, который отсутствовал на заседании из-за болезни:

«Изучение советского фольклора – задача исключительной политической важности. Это – проверка нашей методологической зрелости, и в этом плане я рассматриваю критику Леонтьевым М. К. Азадовского. Много прошло времени с той поры, как фольклористы получили первые сигналы о необходимости перестройки работы. Развив совершенно правильно впервые в истории фольклористики теоретические положения, основанные на передовых воззрениях на народное творчество революционных демократов Белинского, Добролюбова, Чернышевского, М. К. Азадовский не применил, однако, этих положений в практической работе сектора. А ведь М. К. Азадовский первый изложил точку зрения Добролюбова на фольклор как живое творчество масс, как поэтическое отражение живой действительности. Казалось бы, из этого логически вытекала перестройка всей работы секторов. Но у нас не было достаточным изучение этого живого творческого процесса, происходящего в настоящее время. Не было сделано и другое. М. К. Азадовский ни разу не выступил в печати с критикой воззрений школы Веселовского, с программой перестройки изучения классического наследия фольклора»[369].

Вопросов фольклора, особенно новейшего времени, коснулся также В. Г. Базанов.

Но наиболее ожидаемое выступление последовало за ним: на трибуну поднялась секретарь партбюро Пушкинского Дома А. И. Перепеч; главная интрига состояла в том, поддержит ли она отповедь А. С. Бушмина или нет. Анна Ивановна, раскритиковав М. К. Азадовского, П. Н. Беркова, Г. А. Гуковского и прочих, в главном вопросе осталась на стороне дирекции:

«Я не согласна с оценкой Бушминым доклада Л. А. Плоткина. Л. А. Плоткин в своем докладе совершенно правильно вскрыл основные ошибки и недостатки в работе Института. Докладчик говорил о том, что в советском литературоведении еще не до конца изжиты ложные идеалистические либерально-буржуазные концепции. В своем докладе Лев Абрамович Плоткин на конкретных работах нашего Института говорил о том, что в наших работах все еще часто игнорируется принцип партийности, и забвение классовой борьбы имеет место в наших работах. Несмотря на большую критику на этом нашем собрании, мы все же еще не все вскрыли недостатки в работе нашего Института. Недостатков в работе нашего Института много, и дальнейшая наша задача заключается в том, чтобы в ближайшее время изжить эти недостатки и перестроить нашу научную работу в свете тех задач, которые стоят перед советским литературоведением»[370].

Выступивший в завершение этого большого двухдневного заседания Л. А. Плоткин вынужден был отвечать на критику А. С. Бушмина:

«Бушмин в своем горячем выступлении поставил целый ряд вопросов, больших и малых. Должен сказать, что мне понятна горячность его тона, ибо речь идет об очень больших вопросах нашей науки, и я считаю, что его призыв к прямому и резкому разговору совершенно правилен, но это не мешает мне в ряде пунктов с т. Бушминым не согласиться.

Я согласен с тем, что, может быть, в моем докладе следовало бы больше фактов привести. Но я не сделал это, потому что не считал возможным возвращаться к вещам, о которых мы говорили несколько месяцев тому назад. Напомню, что сравнительно недавно, всего лишь несколько месяцев назад, мы подвергли на открытом заседании Совета самому подробному критическому рассмотрению работы нашего Института. Все здесь сидящие были на том заседании. Надо ли было снова повторять то, что говорилось там?

Я мог, конечно, привлечь еще несколько статей, могущих быть раскритикованными. Я предпочел пойти по другому пути. Я остановился на двух очень больших работах, еще не вышедших из печати, и постарался вскрыть их недостатки. Это – VIII том “Истории литературы” и сборник “Русская литература на Западе”. Обе эти работы составляют около 100 листов и являются результатом усилий большого коллектива людей. Мне казалось практически более важным сосредоточить внимание именно на этих работах.

Кстати, достоин внимания тот любопытный факт, что Бушмин сам не привел никаких конкретных данных, никаких иных фактов, а ограничился многозначительными намеками на то, чего не ведает никто. В выступлении Бушмина было немало тенденциозного. Мое небольшое сообщение о “Трех сестрах” Чехова и “Бретере” Тургенева он называет формалистическим. Но если мы каждое сопоставление будем называть формализмом, то из этого ничего, кроме анекдота, не может получиться.

Нельзя думать, что все литературные сопоставления есть формализм и компаративизм. Литература складывалась под воздействием жизни, классовой борьбы. Но никакой писатель не может возникнуть и существовать на голой земле и в безвоздушном пространстве. Он имеет своих предшественников и своих соседей. И исследовать литературные традиции – не значит впадать в формализм.

Я решительно не согласен с т. Бушминым, когда он представляет дело так, будто Институт игнорирует революционных демократов. Я хочу думать, что Бушмин сказал это только потому, что он не знает работы Института. Но и это не делает чести т. Бушмину. Нельзя бросаться серьезными обвинениями, не зная существа дела. Напомню, какие работы по революционным демократам у нас имеются. Из стен Института вышла монография о Белинском. Белинским занимается у нас т. Мордовченко. Некрасовым занимается В. Е. Евгеньев‐Максимов. Щедриным занимается т. Макашин[371], кроме того, о Щедрине пишут докторские диссертации т. т. Папковский и Бухштаб, о Добролюбове – Рейсер; из стен Института вышла монография о Писареве. Недавно вышли два тома “Литературного наследства”, посвященные Некрасову, в ближайшее время выходит том “Литературного наследства”, посвященный Белинскому. Как можно после