Когда ранним утром в пятницу Елизавета продолжила свой путь, направляясь к Портсмуту, казалось, что все идет хорошо. Перед отъездом она даже велела лорд-адмиралу Говарду посвятить в рыцари второго сына и зятя Монтегю. Но примечательно, что на той же церемонии был проведен обряд посвящения двух восходящих дворян из Сассекса, рьяных протестантов, которые, в отличие от родственников виконта, меньше чем через год были приведены к присяге в качестве мировых судей, и это событие ознаменовало окончательный политический закат Монтегю[532].

За закрытыми дверями Каудрея Тайный совет согласовал две самые суровые за время правления Елизаветы королевские декларации, направленные против католиков[533]. Они будут опубликованы в октябре и повлекут за собой чистки среди известных людей, мужчин и женщин, благородных и простых, подозреваемых в укрывании, защите или переброске через границу иезуитов и священников семинарии. Эти «ядовитые гады» — Монтегю и его многочисленные родственники, долгие годы предоставлявшие убежище католическим священникам, — отныне не только должны были платить весьма обременительные штрафы за непосещение церкви (в 1581 году парламент увеличил их размер до 20 фунтов в месяц), но и рисковали оказаться в тюрьме как «сообщники и пособники предателей»[534].

Размышляя о визите королевы после ее отъезда, Монтегю в шутку заметил: «Ее Величество предупреждали, что она едет в мой дом на свой страх и риск, и советовали ей вспомнить о том, как она приезжала ко мне в Каудрей минувшим летом»[535]. Не успела королева со свитой уехать, как налетели стервятники. Спустя всего несколько недель Бёрли получил письмо от таинственного информатора, который представился как «Роберт Хэммонд, он же Харрисон» и хвастался, что сумел проникнуть в свиту виконта и якобы обнаружил там многих католиков, «чью сокрытую злобу к Ее Величеству и Королевству я наблюдаю собственными глазами». Хэммонд выражал готовность свидетельствовать перед королевой, и вскоре в графство Сассекс будет назначена королевская комиссия, чтобы допросить под присягой всех подозреваемых в нарушении новых деклараций и сообщить Бёрли о результатах своего расследования. Монтегю ушел от преследования в последний момент, скончавшись от естественных причин в возрасте шестидесяти трех лет спустя год после обнародования деклараций[536].

26 августа около восьми часов вечера Елизавета прибыла в Портсмут, где надеялась хотя бы на несколько часов встретиться с Генрихом IV[537]. Но ее постигло разочарование. Напрасно прождав два полных дня, она выехала в своей карете посмотреть на холмы Даунс со специально построенной платформы, после чего направилась в Саутвик, лежащий в восьми километрах к северу. После осмотра укреплений замка Портчестер она наконец оставила надежду встретиться с Генрихом IV и поехала в Саутгемптон. По прибытии она повергла членов Тайного совета в ужас, изъявив настойчивое желание 6 сентября в сопровождении «очень немногих» спутников совершить незапланированный визит в замок Карисбрук на острове Уайт, куда она собиралась доплыть по неспокойным водам пролива Те-Солент на пинасе. К несказанному облегчению Бёрли, за ночь до предприятия она передумала[538].

Возвращаясь той же дорогой, Елизавета по внезапной прихоти решила остановиться в доме графа Хартфорда в Элветхеме в Гемпшире, куда прибыла ближе к вечеру понедельника 20 сентября и осталась там на три ночи. Несмотря на то что граф Хартфорд получил известие о ее прибытии всего за шесть недель, он вознамерился оказать ей роскошный прием[539]. Как и в случае с визитом Елизаветы в Каудрей, стоит внимательно изучить ее мотивы. Королевский визит в Элветхем грозил Хартфорду неприятностями, ведь это место никогда не было его основной резиденцией и представляло собой лишь один из небольших особняков в его владении, стоящий на землях, «не пригодных для большого приема» и не имевших оленьего парка. В действительности там не было ничего из необходимого для размещения и развлечения огромной королевской свиты[540].

Несмотря на то что Хартфорд был одним из протеже Бёрли и убежденным протестантом, он находился под серьезным подозрением. Незадолго до Рождества 1560 года он тайно женился на Катерине Грей, сестре несчастной Джейн Грей и следующей по так называемой саффолкской линии претендентке на трон, согласно завещанию Генриха VIII. Катерина обнародовала новость об их женитьбе в августе 1561-го, к тому времени будучи уже на позднем сроке беременности. Королева в ярости приказала сослать обоих в Тауэр, где родился их старший сын Эдуард, лорд Бошан, и был зачат второй сын Томас, несмотря на то что Елизавета настрого запретила тюремщику давать им видеться. В 1562 году в Арчском суде архиепископ Паркер, с неохотой взявшийся за порученное ему королевой расследование этого дела, объявил их брак недействительным, а детей — незаконнорожденными (а значит, не имеющими прав на престол). Решение обосновывалось тем, что проводившего церемонию священника найти не смогли, а единственный свидетель, присутствовавший помимо него при бракосочетании, был к тому времени уже мертв. Через год суд Звездной палаты под давлением королевы назначил Хартфорду штраф в 15 000 фунтов за предположительное «лишение им невинности» особы королевской крови[541].

В 1571 году, спустя три года после того, как Катерина, которую держали в строгой изоляции под домашним арестом, заморила себя голодом[542], Хартфорд был частично реабилитирован, а его штраф снижен. Его снова допустили ко двору, и там он влюбился в леди Фрэнсис, сестру лорд-адмирала Говарда и золовку Екатерины Ноллис. Они тайно проведут вместе почти семь лет. В 1585 году после нескольких неудачных попыток ходатайствовать перед королевой о своей сестре, Говард наконец удалось получить ее согласие. «Много соображений у нее было против брака», — сообщила счастливая будущая невеста своему жениху, получив радостное известие. И прибавила: «Тебе совсем не будет до меня дела»[543]. Но, хотя королева и пообещала сделать для Хартфорда то, что в ее силах, второй его брак вызывал у нее едва ли меньшее недовольство, чем первый.