Все элементы этой церемонии были взаимосвязаны. В иконографии итальянского Возрождения коронованная колонна у входа в храм означала целомудрие, стойкость и верховную власть, а роза шиповника символизировала девственность. На алтаре лежали «королевские дары», поднесенные Елизавете тремя облаченными во все белое весталками, согласно римскому поэту Горацию, олицетворявшими безопасность и долговечность города Рима.

В основе хореографии Ли, взятой им из итальянского театрального руководства Винченцо Картари, лежала история о том, как при основании храма Весты были избраны четыре девы. Четвертая, и самая прославленная из них, Туккия с ее ситом, и должна была трактоваться как Елизавета[508].

Ли хорошо знал свою королеву. Она без труда могла понять и оценить глубокие образы, скрытые за зрелищностью представления. Ли восхищался Елизаветой и искренне желал почтить ее, но вскоре его льстивая иконография станет инструментом в циничных руках более молодых придворных, мечтающих о политической карьере. Почетные должности, привилегии и земли стоили того, чтобы притворно расхваливать старую деву.

Весной 1591 года Елизавета начала планировать маршрут своей самой грандиозной поездки по стране со времен путешествия по Восточной Англии, предпринятого ею вместе с Лестером в 1578 году. Помимо того чтобы отдохнуть и приятно провести время, королева намеревалась напомнить о себе как союзникам, так и неприятелям, а также сэкономить средства для казны, ведь «привилегия» развлекать монаршую особу подобающим образом ложилась на плечи принимающей стороны. В то же время поездка давала членам ее Тайного совета возможность лично расследовать причины возникновения проблем на местах[509].

Считается, что путешествие началось через неделю или две после майского сенокоса, когда дороги были уже сухими и хватало пищи для многочисленных лошадей королевы и ее свиты. Завершилось же оно примерно за две недели до того, как суды Вестминстера возобновили свою работу в первую неделю октября. Расстояния ограничивались практическими соображениями: Елизавета и дворянство передвигались в каретах, запряженных шестерками лошадей, которые могли перевозить до 180 кг по временным или основным дорогам, испещренным глубокими ямами. С собой в дорогу Елизавета всегда брала кровать, гобелены, постельное белье и драпировки, столовое золото и серебро, предметы домашнего обихода и кухонную утварь. Все это, а также внушительный багаж из вещей и одежд придворных, палаток и всего необходимого для небольшой армии слуг, занимало до трехсот повозок. В результате королевскому кортежу редко удавалось преодолеть больше 16–20 км в день[510].

В своей первой и самой амбициозной поездке в 1486 году дед Елизаветы Генрих VII добрался до Линкольна, Ноттингема и Йорка на севере и до Глостера и Бристоля на западе. Ее отец в сопровождении еще большей свиты посетил Йорк в 1541 году, сама же Елизавета никогда не пересекала реку Трент. Она неоднократно задумывалась о поездке в Йорк и город Ладлоу на границе с Уэльсом, но так за всю жизнь и не выбралась на север дальше замка Гримсторп в Линкольншире, посещенного ею в 1566 году, и замка Чартли в Стаффордшире — в 1575 году.

Во время поездок по своим дворцам и охотничьим домикам Генрих VIII со свитой останавливался на ночлег в монастырях. После изгнания монахов и захвата их земель между 1536 и 1540 годами он начал останавливаться в домах дворян, и Елизавета следовала его примеру. Принимать у себя монарха считалось великой честью: Хэттон будет напрасно ждать визита «блаженной святой», как он называл королеву, в свой особняк Холденби в Нортгемптоншире на протяжении почти двадцати лет[511]. Но это также было разорительно дорого и обходилось не менее чем в тысячу фунтов в неделю. Помимо огромного количества говядины и телятины, ягнятины и дичи, вина и пива, рыбы и прочих продуктов для утоления голода дворян и их слуг, необходимо было подготовить богатые дары для королевы и ее приближенных. По вечерам хозяевам полагалось устраивать маски и другие театрализованные представления, за которыми должны были следовать экзотические банкеты, изобилующие сладкими белыми винами и сладостями самых причудливых форм: от русалок, львов и голубей до барабанщиков, замков и змей.

Затраты могли еще возрасти, если у Елизаветы возникало желание поохотиться. В 1574 году во время визита в замок Беркли в Глостершире она разозлилась на Генри, барона Беркли, повздорившего с Лестером, и решила его унизить. Особенно она невзлюбила жену барона Кэтрин, приходившуюся сестрой Томасу, герцога Норфолку, казненному в 1572 году после раскрытия заговора Ридольфи. Кэтрин совершила серьезную ошибку, заставив своего мужа-подкаблучника перебить цену королевы на перламутровую лютню, обладать которой страстно желали обе женщины. Прибыв в замок четы Беркли и испытав прилив раздражения при одном виде его хозяев, Елизавета отправилась на охоту в их олений парк, где, вместо того чтобы подстрелить символическое число животных, как предписывали обычаи и вежливость, перебила все хозяйское стадо. Беркли ничего не оставалось, кроме как дождаться отъезда королевы и найти земле другое применение, ведь позволить себе восстановление оленьего поголовья он не мог[512].

В начале мая 1591 года Елизавета уехала в поместье Бёрли в Теобалдс и провела там десять дней. За двадцать лет строительных работ некогда скромный особняк, обнесенный рвом, преобразился в один из самых величественных домов Англии. Бёрли приобрел поместье в 1564 году, рассчитывая передать его младшему сыну Роберту Сесилу, ведь их семейное гнездо, Бёрли-хаус под Стамфордом (тоже полностью перестроенное), должно было отойти старшему брату Роберта, менее одаренному Томасу.

Поместье в Теобалдс служило демонстрацией богатства и влиятельности Бёрли; особый акцент делался на его положении главного советника королевы, который к тому же находился при ней дольше всех прочих. К главному залу, по обеим сторонам которого спускались винтовые лестницы, примыкала грандиозная каменная лоджия в итальянском стиле. Жилые помещения включали в себя три основных двора, самый прекрасный из которых был скрыт в глубине поместья и назывался «Источник», или «Фонтанный двор». Двор с четырьмя квадратными башнями имел почти идеальную четырехугольную форму, и именно там располагались недавно достроенные парадные покои для Елизаветы[513].