– Иду… мать… иду!.. – и громко топает ногой. Споткнулся о половичок?..

Он отпирает дверь. На нем, действительно, шлепанцы. Выше – спортивные штаны, растянутые на пару лишних размеров. Еще выше – рубаха с недостатком пуговицы на брюхе. На самом верху – круглая плешивая голова, обвислые щеки, нос картошкой, весь в красной сетке капилляров. Глаза мутные, будто смазаны маслом.

Я долго смотрю на него, пытаясь разглядеть рисунок защит, свечение энергетических центров. Я хлопаю глазами – ничего не вижу. Он пьян, это очень сбивает. Середина дня, едва за полдень перевалило. Он толст, нездоров и пьян.

– Александр Олегович Мазур?.. – спрашиваю я.

– М-можно просто Саша… – он улыбается насмешливо и глупо.

– Мы вам, Саша, зададим пару вопросов о вашем отце, – говорю я и подношу к его красному носу корочку.

Улыбка становится шире и презрительней.

– О, пситехники!.. Давно я вас, ребята, не видел. Ох, давно!..

Взгляд все такой же мутный. Совершенно исключено, чтобы он прочел ранг в моей «корочке».

– Да, пситехники. А заодно сотрудники прокуратуры. Впусти-ка нас в хату, Саша.

Он отходит, пятясь; теряет шлепанец, нашаривает его стопой, надевает.

– Да-авайте, входите. Только это… далеко не идите, у меня там не прибрано.

– Где?

– Везде.

Прихожая у него – размером с мою комнату. Здесь стоят кресла, в молодости своей повидавшие советскую власть, тумба с заполненной доверху пепельницей, и зачем-то телевизор. На экране кто-то мечется, динамик невнятно бормочет.

Саша Мазур кивает на кресла:

– Садитесь, гости дорогие. Может… эээ… чайку?

– Нет, спасибо.

– Того… Пивка?.. Водочки?

– Мы хотим спросить вас об отце.

Он пытается усесться на тумбу с телевизором, не помещается. Опирается задницей прямо на экран.

– Ну, спрашивайте. Чего уж… Давайте, ага…

– Ваш отец – Олег Мазур, полковник СБУ в отставке?

– Еще в какой отставке… гы-гы… он, да.

Саша почесывает живот.

– Знаете ли, где он сейчас находится?

Почему-то Саша издает смешок.

– Прикиньте – знаю!.. Вот чудо, а?

Я осаживаю:

– Не паясничать! И где ваш отец?

– Шагов… эээ… восемь на северо – мать его – запад. Вон в той комнате.

Шкурой чувствую, как подобралась Мари, как хлынула энергия в волевые центры.

– Спит, что ли?

– Может, и спит… черт его знает.

– У вашего отца имеется личное оружие?

– А то! Наградной пистолетик, на нем такие буковки. Хотите поглядеть?

Он начинает движение, и я рявкаю:

– Стоять! Никаких лишних движений. Пойдете, когда я скажу.

– Да ладно тебе, начальник…

– Пистолет сейчас у отца?

– У отца? – Саша хлопает глазами.

– Пистолет находится у вашего отца? – повторяю раздельно и медленно, как для идиота.

– У отца?.. – Саша вдруг разражается смехом. – Ну, ты шутишь!.. У отца!..

– Где?! – я мечу в него волевой импульс. Он успокаивается, кивает вверх:

– Вон там, на антресолях, за коробками. Сам же не велел показывать…

– Где был ваш отец два дня назад, двадцатого октября? Вы знаете?

Саша снова таращится на меня, как баран. Это очень раздражает. Слишком много моих сил уходит на то, чтобы унять раздражение. Плохо. Нужно готовиться к моменту, когда Мазур-старший проснется, а не тратить силы на сына-пьянчугу!

– Где был мой отец?

– Если ты еще раз переспросишь, Сашенька, – говорю ему проникновенно, – я засуну твой язык тебе в задницу.

Делаю паузу, чтобы дать ему прочувствовать. И продолжаю:

– Твой отец подозревается в убийстве, совершенном двадцатого октября в городе Полтаве. Сейчас он спит у тебя в квартире. Когда он пришел? Был он в Тернополе два дня назад? Отвечай.

Саша чешет брюхо и переспрашивает:

– В убийстве?..

Я рывком поднимаюсь, позволив ярости исказить черты лица:

– Что тебе, сука, неясно?

– В убийстве? – он ржет. Громко, мерзко, по-лошадиному. Выбрасывает вперед раскрытую ладонь, защищаясь от меня. – Начальник, постой, ты это… га-га-га… ты не злись, но смешно же… га-га! В убийстве… га-га-га… фуф!

Переводит дух, вытирает лоб, отлепляет задницу от телевизора.

– Идем, покажу.

Шаркая шлепанцами, бредет к отцовской комнате. Есть пара секунд, чтобы принять решение: одернуть или пойти следом? Я иду, на всякий случай, держась за его спиною.

– Убийца… га-га! – усмехается Саша Мазур, открывая дверь.

Полковник в отставке Олег Мазур лежал на тахте лицом вверх. Одна рука на груди, вторая плетью свисала к полу. Одеяло сползло в сторону, оголив желтую ступню. Щеки ввалились и заросли щетиной. Неподвижные глаза пялились в потолок. Телевизор, бубнящий у стены, не вызывал даже малейшего движения зрачков. Передо мною был мертвец. Прошло немало времени прежде, чем я заметил: ребра Мазура слегка поднимаются под одеялом. Дышит.

– Что с ним? – спросил я глухо.

– Отдыхает… после убийства. Га-га.

Я подошел поближе к лежащему, Марина следом за мной. Конечно, она сделала то же, что и я: прищурилась, обострила сенсорику, пытаясь рассмотреть свечение энергетических центров. Ничего. Темнота. Лишь слабое, едва заметное мерцание нижнего центра – тень жизни.

Я провел ладонью над глазами Мазура. Зрачки не двинулись вслед за рукой, но расширились, когда на них легла тень. Рефлекс сохранился. От больного исходил кислый запах мочи и застарелой грязи.

– Ну, что скажешь, начальник: был он третьего дня в Полтаве?.. Может, еще в Африку слетал? Или нани… ик… на Ниагару?

– Прекратите, – прервал я куда мягче, чем прежде. – Мы не знали.

– А могли бы, раз уж следователи. Медкарту бы глянули… Он полгода уже. Экий секрет!

– Клиническая депрессия? – спросила Мари.

– Угу.

Саша кивнул на журнальный столик у изголовья тахты. На нем, кроме бутылки воды и пульта от телевизора, лежало несколько коробок лекарств. Марина просмотрела их.

– Антидепрессанты. Все начаты. Регулярно принимает?

– Когда удается впихнуть… То еще развлечение.

– Он что, сопротивляется?

– Неа… Но глотать ему лень. А жевать – и подавно. Он и дышит, знаете, без особого желания.