— Ты мне угрожаешь?!

— Да, и не скрываю этого.

— Тебе лучше уйти, немедленно! — Вера подошла к двери и, распахнув ее настежь, застыла в немом ожидании.

— Уйду, как только найду документы. Ты прячешь их здесь, или мне обыскивать весь дом?

— Ты не имеешь права здесь находиться. Я прошу тебя по-хорошему: уходи! — потребовала Вера.

— Раз ты так настаиваешь… Доброй ночи!

Дмитрий направился к выходу, но, проходя мимо, неожиданно схватил ее за руку и, завернув за спину, прижал Веру к стене. Она почувствовала болезненный укол в бедро, ноги мгновенно ослабли и подкосились. Дмитрий не дал ей упасть, подхватил безвольное тело на руки и отнес на кровать.

Голова Веры кружилась, мысли плавно витали над сознанием, равнодушно наблюдая за происходящим.

— Вот теперь ты готова отвечать на все мои вопросы. Ведь так?

— Да, готова, — произнесла с охотой Вера, понимая, что ей очень хочется поговорить с Дмитрием и рассказать ему все, что ей известно.

Она прекрасно осознавала, что делать этого не следует, но желание пооткровенничать настолько сильное, что Вера уже с нетерпением ожидала его вопросов. Готовность высказаться, освободиться от ставших вдруг тягостными тайн мучила ее, и она решилась заговорить первой.

— Что ты хочешь от меня узнать?

— Какая ты стала сговорчивая. Так ты находила документы? Где?

— Находила. Они хранились в углублении тайника под кадкой с пальмой рядом с бассейном. Я на всякий случай забрала их, потому что не надеялась больше вернуться. Мне нужна была только папка на Никонову, потому что она вела мое дело. Я думала, что если не смогу добиться отмены решения, то воспользуюсь этими документами.

— Зачем взяла остальные?

— Не знаю. Просто взяла. Вдруг пригодятся.

— Какая запасливая. Тоже решила на них заработать?

— Нет. Я хотела отдать документы тому, кто смог бы их обнародовать.

— Понятно: ни себе, ни людям, как собака на сене. Так куда же ты их спрятала?

— Они лежали в этой комнате, в моей спортивной сумке. Но теперь их там нет. И я не знаю, кто их забрал.

— Может, ты сама перепрятала документы в более надежное место и забыла?

— Нет. Когда я уезжала домой, они оставались в сумке. А когда приехала в этот раз, их уже не было.

— Куда же они подевались?

— Я и сама очень расстроилась, что они пропали. В доме, кроме меня, больше никого не было. И хозяева еще ни разу не приезжали… Значит, их взял кто-то другой.

— И кто это мог быть?

— Не знаю. Я тоже хотела бы это знать.

— Очень жаль, что ты отказываешься говорить. Поэтому мне придется сделать тебе еще один укол. Но должен предупредить: от второго ты можешь не проснуться, а если и проснешься, то за твое психическое здоровье я не поручусь. Ты меня понимаешь? Ты станешь дурочкой! Если, конечно, выживешь.

— Понимаю. Но ничем помочь не могу. Я бы рада, но и в самом деле не знаю, где документы.

— А вот мне кажется, что ты притворяешься. Но это уже не имеет значения. Вторую дозу средства, развязывающего язык, ты все же получишь. — Дмитрий вытащил из кармана другой шприц. — Ну как, говорить не надумала?

— Но я не знаю, о чем говорить! Я бы с удовольствием…

— Тогда прощайся и с разумом, и с жизнью, дорогая. Упрямые люди долго не живут. Как и те, кто много знает.

Дмитрий склонился над Верой и уже поднес шприц к бедру, как почувствовал удар по затылку, от которого действительность взорвалась яркой вспышкой. Он потерял сознание, свалившись на Веру, безо всяких эмоций наблюдающую за происходящим, но, похоже, ничего не понимающую.

Она видела, как некто в низко надвинутой на глаза шляпе поднял Дмитрия и волоком потащил из комнаты. Вера смотрела им вслед, жалея о том, что больше не с кем поговорить, а ведь она могла так много еще порассказать всего. О чем знала, конечно.

Однако через некоторое время незнакомец вернулся. Он поднял безвольную Веру на руки и, перекинув через плечо, понес вниз по лестнице, но она уже ничего не видела и не слышала.

Красков благополучно довез Никонову до аэропорта. Слежки за ними он не обнаружил, а потому со всей уверенностью мог сказать, что его подопечная уедет безо всяких приключений.

Алла тоже осталась довольна, и не только профессиональным сопровождением, но и тем, что ей больше не надоедают ни глупыми расспросами, ни бесполезными советами. Ажиотажа возле кассы, как она опасалась, не было, так как сезон отпусков еще не начался. Она купила билет до Москвы, откуда намеревалась прямым рейсом отправиться в город своей мечты.

Решив, что проводит Никонову до самолета, Красков вознамерился проконтролировать безопасность при посадке, проверяя документы у подозрительных, на его взгляд, пассажиров. Так он сделает все от него зависящее, тогда его совесть будет чиста и спокойна.

Алла нетерпеливо поглядывала на стрелки часов, которые двигались так медленно, словно ждали и надеялись, что она передумает лететь и останется. Красков слонялся рядом, бдительно оглядывая пассажиров и прикидывая, кто из них мог бы оказаться потенциальным преступником. Но все пассажиры, как на заказ, выглядели довольно законопослушными и не вызывали никаких отрицательных эмоций.

Наконец объявили о начале регистрации.

Алла тут же направилась к нужной стойке. Красков подхватил небольшой чемодан и последовал за ней. До «хвоста» очереди оставалось несколько шагов, когда крайний мужчина в надвинутой на лоб шляпе оглянулся, словно ища кого-то глазами, и встретился с Аллой взглядом.

Она с ужасом узнала в нем Дениса и стала как вкопанная, словно перед ней внезапно появилась преграда. Почувствовав головокружение, Алла слегка качнулась в сторону, но Красков успел вовремя подхватить ее под руку.

— Алла Николаевна, вам плохо? Может, присядете?

— Да-да, мне лучше присесть, — пролепетала она слабым голосом.

Казалось, что язык ее заплетается при разговоре, и Красков даже напряг слух, чтобы разобрать, о чем она говорит.

— Проводите меня в дамскую комнату. Мне не очень хорошо. Я боюсь летать.

Держась за стенку, Алла медленно зашла внутрь. Ее вырвало, как только она оказалась в кабинке. Почувствовав облегчение, она умылась и взглянула на себя в зеркало — чистая мумия, краше в гроб кладут: глаза ввалились, кожа мертвенно бледная. Алле только показалось, или это и в самом деле был Денис?

Когда она вышла, Красков ее не узнал. Из цветущей женщины Никонова вдруг превратилась в старуху: глаза потухли, уголки губ опустились, обозначив незаметные прежде морщинки, добавившие ей лет двадцать, а то и более. Что с ней могло случиться за считаные минуты?

А может, она уже плохо себя чувствовала, но как-то держалась? И что так подкосило ее — неужели какая-то внутренняя болезнь, боль, наконец?