– Знаете вы что-нибудь подробно об этой истории? – спросилаАвдотья Романовна.

– Вы думаете, – с жаром продолжала Пульхерия Александровна,– его бы остановили тогда мои слезы, мои просьбы, моя болезнь, моя смерть,может быть, с тоски, наша нищета? Преспокойно бы перешагнул через всепрепятствия. А неужели он, неужели ж он нас не любит?

– Он ничего и никогда сам об этой истории со мною неговорил, – осторожно отвечал Разумихин, – но я кой-что слышал от самой госпожиЗарницыной, которая тоже, в своем роде, не из рассказчиц, и что слышал, то,пожалуй, несколько даже и странно…

– А что, что вы слышали? – спросили разом обе женщины.

– Впрочем, ничего такого слишком уж особенного. Узнал ятолько, что брак этот, совсем уж слаженный и не состоявшийся лишь за смертиюневесты, был самой госпоже Зарницыной очень не по душе… Кроме того, говорят,невеста была собой даже не хороша, то есть, говорят, даже дурна… и такаяхворая, и… и странная… а впрочем, кажется, с некоторыми достоинствами.Непременно должны были быть какие-нибудь достоинства; иначе понять ничегонельзя… Приданого тоже никакого, да он на приданое и не стал бы рассчитывать…Вообще в таком деле трудно судить.

– Я уверена, что она достойная была девушка, – короткозаметила Авдотья Романовна.

– Бог меня прости, а я таки порадовалась тогда ее смерти,хоть и не знаю, кто из них один другого погубил бы: он ли ее, или она его? –заключила Пульхерия Александровна; затем осторожно, с задержками ибеспрерывными взглядываниями на Дуню, что было той, очевидно, неприятно,принялась опять расспрашивать о вчерашней сцене между Родей и Лужиным. Этопроисшествие, как видно, беспокоило ее более всего, до страха и трепета.Разумихин пересказал все снова в подробности, но на этот раз прибавил и своезаключение: он прямо обвинил Раскольникова в преднамеренном оскорблении ПетраПетровича, на этот раз весьма мало извиняя его болезнию.

– Он еще до болезни это придумал, – прибавил он.

– Я тоже так думаю, – сказала Пульхерия Александровна субитым видом. Но ее очень поразило, что о Петре Петровиче Разумихин выразилсяна этот раз так осторожно и даже как будто и с уважением. Поразило это иАвдотью Романовну.

– Так вы вот какого мнения о Петре Петровиче? – не утерпелане спросить Пульхерия Александровна.

– О будущем муже вашей дочери я и не могу быть другогомнения, – твердо и с жаром отвечал Разумихин, – и не из одной пошлой вежливостиэто говорю, а потому… потому… ну хоть по тому одному, что Авдотья Романовнасама, добровольно, удостоила выбрать этого человека. Если же я так поносил еговчера, то это потому, что вчера я был грязно пьян и еще… безумен; да, безумен,без головы, сошел с ума, совершенно… и сегодня стыжусь того!.. – Он покраснел изамолчал. Авдотья Романовна вспыхнула, но не прервала молчания. Она не промолвилани одного слова с той самой минуты, как заговорили о Лужине.

А между тем Пульхерия Александровна, без ее поддержки,видимо находилась в нерешимости. Наконец, запинаясь и беспрерывно посматриваяна дочь, объявила, что ее чрезвычайно заботит теперь одно обстоятельство.

– Видите, Дмитрий Прокофьич… – начала она. – Я будусовершенно откровенна с Дмитрием Прокофьичем, Дунечка?

– Уж конечно, маменька, – внушительно заметила АвдотьяРомановна.

– Вот в чем дело, – заторопилась та, как будто с нее горусняли позволением сообщить свое горе. – Сегодня, очень рано, мы получили отПетра Петровича записку, в ответ на наше вчерашнее извещение о приезде. Видите,вчера он должен был встретить нас, как и обещал, в самом вокзале. Вместо того ввокзал был прислан навстречу нам какой-то лакей, с адресом этих нумеров и чтобынам показать дорогу, а Петр Петрович приказывал передать, что он прибудет к намсюда сам сегодня поутру. Вместо того пришла сегодня поутру от него вот этазаписка… Лучше всего прочтите ее сами; тут есть пункт, который очень менябеспокоит… вы сейчас увидите сами, какой это пункт, и… скажите мне вашеоткровенное мнение, Дмитрий Прокофьич! Вы лучше всех знаете характер Роди илучше всех можете посоветовать. Предупреждаю вас, что Дунечка уже всеразрешила, с первого шагу, но я, я еще не знаю, как поступить, и… и все ждалавас.

Разумихин развернул записку, помеченную вчерашним числом, ипрочел следующее:

«Милостивая государыня Пульхерия Александровна, имею честьвас уведомить, что, по происшедшим внезапным задержкам, встретить вас удебаркадера[38] не мог, послав с тою целью человека, весьма расторопного.Равномерно лишу себя чести свидания с вами и завтра поутру, по неотлагательнымсенатским делам и чтобы не помешать родственному свиданию вашему с вашим сыноми Авдотьи Романовны с ее братом. Буду же иметь честь посетить вас и откланятьсявам в вашей квартире не иначе как завтрашний день, ровно в восемь часовпополудни, причем осмеливаюсь присовокупить убедительную и, прибавлю к тому,настоятельную просьбу мою, чтобы при общем свидании нашем Родион Романович ужене присутствовал, так как он беспримерно и неучтиво обидел меня при вчерашнемпосещении его в болезни и, кроме того, имея лично к вам необходимое иобстоятельное объяснение по известному пункту, насчет коего желаю узнать вашесобственное истолкование. Имею честь при сем заранее предуведомить, что если,вопреки просьбе, встречу Родиона Романовича, то принужден буду немедленноудалиться, и тогда пеняйте уже на себя. Пишу же в том предположении, что РодионРоманович, казавшийся при посещении моем столь больным, через два часа вдругвыздоровел, а стало быть, выходя со двора, может и к вам прибыть. Утвержден жев том собственными моими глазами, в квартире одного, разбитого лошадьми,пьяницы, от сего умершего, дочери которого, девице отъявленного поведения,выдал вчера до двадцати пяти рублей, под предлогом похорон, что весьма меняудивило, зная, при каких хлопотах собирали вы сию сумму. При чем,свидетельствуя мое особое почтение уважаемой Авдотье Романовне, прошу принятьчувства почтительной преданности вашего покорного слуги

П. Лужина».

– Что мне теперь делать, Дмитрий Прокофьич? – заговорилаПульхерия Александровна, чуть не плача. – Ну как я предложу Роде не приходить?Он так настойчиво требовал вчера отказа Петру Петровичу, а тут и его самоговелят не принимать! Да он нарочно придет, как узнает, и… что тогда будет?

– Поступите так, как решила Авдотья Романовна, – спокойно итотчас же отвечал Разумихин.

– Ах, боже мой! Она говорит… она бог знает что говорит и необъясняет мне цели! Она говорит, что лучше будет, то есть не то что лучше, адля чего-то непременно будто бы надо, чтоб и Родя тоже нарочно пришел сегодня ввосемь часов и чтоб они непременно встретились… А я так и письма-то не хотелаему показывать и как-нибудь хитростью сделать, посредством вас, чтоб он неприходил… потому он такой раздражительный… Да и ничего я не понимаю, какой тампьяница умер, и какая там дочь, и каким образом мог он отдать этой дочери всепоследние деньги… которые…