Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Может, и выкинем половину, – соглашаетсяВаська. – А лучше сразу всех. Сдадим оптом в музей городской скульптуры.
– Отличная идея.
– А календарь? А сигареты? Все, что ты рассказал о них,тоже розыгрыш?
– Нет, это-то как раз правда.
– Какая из правд?
– Слушай, их забыли на столике в кафе, а я подобрал.Вот и все.
– Значит, их забыл не скульптор? – Васька совсемзапуталась.
Ямакаси обнимает Ваську за шею, притягивает к себе и шепчетна ухо:
– Нет. И ему не сорок пять, и у него нет близкопосаженных глаз и нет бородавки на щеке. Но это не значит, что ТобиасаБрюггеманна не существует.
Васькино ухо мгновенно покрывается ледяной коркой. ТобиасБрюггеманн скользит по ней на коньках, беспечно заложив руки за спину: конькипривязаны к тобиасовым башмакам куском веревки, впереди него – канал, позади –собаки и мельницы, а сверху – птицы. Все как на картинах художника Брейгеля,Васька тоже видела о нем сюжет. Или даже целый фильм.
По каналу «Культура».
Если Ямакаси будет так настойчив в упоминаниях ТобиасаБрюггеманна, то рано или поздно она увидит по телевизору и его.
Шайзе!
– На календаре есть схема метро.
– И что?
– Мне нужно знать, в каком городе находится это метро.
– А там разве не указано?
– Я просто прошу тебя объяснить. Ты ведь носил этоткалендарь с собой.
Она настойчиво сует календарик в руки Ямакаси. Тот смотритна него ровно секунду, потом поворачивается к Ваське и аккуратно касаетсякончиками пальцев ее подбородка. В глазах его – легкий налет сострадания, илиВаська ошибается?
Так и есть: сострадание и еще что-то.
Любопытство. Удовлетворенность происходящим.
И снова – обычная для Ямакаси пустота.
– Вообще-то здесь нет никакого метро. Только дом идеревья…
– О чем ты говоришь?
– Сама посмотри. Дом и деревья.
Он прав.
Стоит только вернуть себе календарь, чтобы убедиться в этом.Размеры календарика не изменились ни на миллиметр, это по-прежнему пластиковыйпрямоугольник с зажеванными краями. Но вместо линий (черной, синей, желтой,красной) на нем пропечатан пейзаж: цветные холмы, строй пирамидальных тополей ивдали, на вершине одного из холмов, – дом под плоской черепичной крышей.
Замечательная картинка.
Тем более что она уже видела ее и даже мечтала попастьвнутрь.
Местность называется Тоскана, это в Италии.
Впервые она узнала о Тоскане (как узнала о многом другом) изтелевизионной программы. Да нет, это был фильм, романтическая баллада об однойамериканке, купившей дом в Италии; перипетии сюжета не так уж важны, а вот домВаська запомнила.
Она хотела такой же тосканский дом, какой был в фильме.
Она хотела такой же сумасшедшей красоты мотоцикл, какой былв другом фильме.
Она хотела так же бродить с большой собакой по берегу моря,как это было еще в одном фильме.
Слишком много препятствий, чтобы осуществить хотя бы одну изэтих идей, к тому же героиня фильма про дом в Тоскане была писательницей и ужнаверняка не страдала редкой психологической особенностью, которой страдаетВаська.
Все дело в дислексии.
Она – причина всех Васькиных несчастий. И еще – сестра.Ведьма. Паук.
Всякий раз отправляясь по невидимой дороге от тосканскогодома до берега моря (с большой собакой, лающей на волны), Васька натыкается напаука, паук не дает ей сделать и шага, то и дело напоминая: ты беспомощна, тыбеспомощна, ты беспомощна.
А у самого паука тем временем все в полном порядке.
Васька уверена – будь с ней рядом любой другой человек, а неблаженная дурочка… не будь с ней рядом вообще никого – все обернулось быпо-другому.
Много лучше.
Почти счастливо.
Ямакаси что-то говорит, следовательно – нужно ответить ему ипрекратить, наконец, снова и снова падать в бездну своей ненависти к пауку.
– Что с тобой происходит, кьярида?
– Ничего. Здесь и правда сфотографирован дом. Наверное,я просто спутала календарики, у меня их накопилось с десяток. Валяются по всеймастерской…
– Давай выкинем все это гипсовое дерьмо. Получитсяотличная студия…
– Тут не только гипсовое дерьмо. Есть и мраморноедерьмо, и глиняное дерьмо, и деревянное, а в общем, я согласна.
– Хочешь, займемся сексом?
Ваську так и подмывает сказать ты уже занимался сексом, но вданной ситуации лучше промолчать. Ямакаси бывает очень милым, он, несомненно,привязался к ней, развлекает историями, в которых трудно отличить правду отвымысла. При его красоте, экзотичности, грации, умении летать над крышами ивечной сиесте, которую он носит в карманах штанов, – при всем этом он могвыбрать не Ваську, любую другую. И любая другая с радостью согласилась бы статьего девушкой.
Исключение составляют лишь оголтелые феминистки, лесбиянки,Валерия Новодворская и те ненормальные, что мечтают о карьере в крупныхкомпаниях, адвокатских конторах и органах государственного управления.
Васька искренне верит: таких наберется немного.
– Скажи, милый… Я хоть немного тебе нравлюсь? –голос Васьки немного подрагивает, черт знает что, уж не влюбилась ли она?
Определенно нет.
– Нравишься ли ты мне? – он с готовностьюзакрывает глаза и принимается ощупывать ее лицо кончиками пальцев, как это сделалбы слепой. – Ты хочешь знать, нравишься ли ты мне?
– Да.
– Что это? Берега прекрасных озер? – пальцыЯмакаси касаются Васькиных век. – Они заросли лилиями? Они заросликамышом?..
– Это всего лишь глаза, – уточняет Васька.
– А это? Что это? Чудесный склон чудесной горы? –пальцы перемещаются ниже.
– Это всего лишь нос…
– Может быть, это – вершина бархана? Гребень волны?
– Это губы, милый…
Густопсовая банальщина, любовный примитив. Штамп, стершийсяот частого употребления, как правило, за ним следуют манипуляции с застежкой отлифчика и просьба раздвинуть ноги; услышав такую неказистую игру слов Васькарассмеялась бы в лицо любому парню, попросила его покинуть помещение и большене утруждать ее визитами.
Но в исполнении Ямакаси банальщина вдруг приобретаетсакральный смысл.
– Ты все еще хочешь знать, нравишься ли ты мне?