Лондон

Мадрид

Кёльн

Сан-Паулу (где это вообще?)

Рим

Монреаль

Мехико

Токио

Варшава

Париж

Берлин

Сеул

Пхеньян (до этого коммунистического счастья Васька точно недобраться)

Вена

Прага

Будапешт

Добро бы каждый из городов был упомянут хотя бы дважды, нонет: все существует в единственном экземпляре. Исключение составляет лишь годна обратной стороне календаря – здесь ни у кого не возникло разночтений, он –текущий.

Истины Ваське не добиться, но, может, Ямакаси знает истину?

Едва дождавшись конца смены, Васька чуть ли не бегомотправляется домой и находит Ямакаси, лежащим на диване. Обычно к лежаниюдобавляется еще и беспрерывное щелканье телевизионным пультом. Ни на одномканале красавчик-азиат не задерживается дольше тридцати секунд, если, конечно,речь не идет о просмотре порномультфильмов по видео. И о широкоразрекламированном Шаброле, не последнем, между прочим, режиссере. Ямакасивылавливает его из общего стремительного потока программ в таких количествах,что Ваське скоро начнет казаться: весь мировой кинематограф состоит из одногоШаброля.

С другой стороны, Шаброль (смысл фильмов которого постоянноускользает от Васьки) все-таки предпочтительнее, чем порномультяшки.

На Шаброля птица Кетцаль хотя бы не дрочит.

Зато на мультяшках делает это с завидным постоянством. Внезависимости от того, находится рядом Васька или пет. Справедливости ради, приней Ямакаси старается не циклиться на всех этих «Голубых девушках»,«Невестах-эльфийках» и «Сливках первой ночи».

Но сейчас, кажется, Васька пришла не вовремя.

Ямакаси косит глазом на очередную пургу про щупальца(канонически олицетворяющие мужские гениталии) и запутавшихся в них крутобедрыхкрасоток со стоячей грудью, булавочным ртом и широко распяленными глазами.

Ни трусов, ни плавок он не носит (очевидно, для того, чтобылегче было добираться до члена, если приспичит) и не приспускает штанов. Еголицо остается спокойным и безучастным даже тогда, когда он кончает, и в этомотношении мастурбация ничем не отличается от их с Васькой секса.

– Тебе помочь? – спрашивает Васька, пристальноглядя на торчащий из белых полотняных брюк член Ямакаси и испытывая оструютоску по им обоим, уж не влюбилась ли она?

Определенно нет.

– Не стоит, кьярида, – в голосе Ямакаси нет нитени смущения. – Я уже заканчиваю. Три минуты… Ты подождешь?

Любитель мультяшных sexy-герлз обладает уникальнойспособностью ставить в глупое положение даже такую отвязную девчонку, какВаська. Она же борется сразу с тремя искушениями: развернуться и уйти, съездитьЯмакаси по морде и прилечь рядом с ним. Лучше все-таки уйти, не видеть, какпобедительная густая струя взлетит вверх и шлепнется ему прямо на живот, нанекоторое время похоронив под собой татуировки.

Ровно через три минуты спрятавшаяся в глубине мастерскойсреди мрачных гипсовых и мраморных фигур Васька слышит голос Ямакаси:

– Все в порядке, детка!…

Ямакаси поступил по-свински, и это неожиданным образомосвобождает Ваську от переживаний по поводу соски-недоумка, роющейся в чужихвещах. В конце концов, она имеет право на ответное свинство и потому слегкостью бросает календарик со схемой на липкий живот Ямакаси.

– Что это? – спрашивает он, приподняв календарьдвумя пальцами.

– Нашла сегодня утром на полу. Наверное, вывалился изтвоего рюкзака. Он тебе нужен?

– Нет, – он совсем не удивлен, да и Васькапридумала отличную версию – и чего было бояться?

– Календарик на этот год. В нем можно отмечать памятныедаты…

Пожалуй, Васька погорячилась, выпустив недостижимое метро изпальцев. Что, если Ямакаси придет в голову смять календарь, подчистить им следывосхищения порномультом или вообще порвать на части? Это было бы для Васькисамой настоящей трагедией.

– Памятные даты? Я не настолько сентиментален.

– Тогда я возьму его себе, если не возражаешь, –быстро, слишком быстро говорит Васька.

– Конечно, возьми. У меня где-то был еще один… Был ещеодин? Интересно, где он сейчас, этот «еще один»? По крайней мере, в рюкзаке уэтого календарика не было братцев.

– Кстати, что за метро там изображено?

– А там изображено метро?

– Да. Схема линий метрополитена.

– Никогда не всматривался.

– Зачем же ты его купил?

– Я его не покупал. Это подарок.

Главное, чтобы Ямакаси помнил об этом, когда Васькапоинтересуется происхождением календаря в следующий раз.

– Вещь слишком незначительная, чтобы быть подарком, тыне находишь?

– К чему ты клонишь? – Ямакаси наконец-тосоизволил приподняться и застегнуть брюки.

– Пустячок. Безделица, – Васька никак не можетуспокоиться. – Не представляю человека, который отделался бы такимподарком.

– Да что ты пристала ко мне с этим календарем? Ей-богу,я не помню, как он мне достался.

– Я и не настаиваю, чтобы ты вспомнил.

– Слушай… Мне даже самому вдруг стало интересно… ну да,это не был подарок. Календарь лежал в пачке сигарет, точно.

– Какой пачке?

– Той, которую я подмел в кафе.

– Которую оставил какой-то тип и ты решил – непропадать же добру?

Удивительно, но Васька помнит все, что когда-либо говорилЯмакаси, – до последней фразы, до последней буквы в предложении. Она моглабы стать биографом междометий и многоточий Ямакаси, она могла бы статьреставратором его обветшавших со временем историй, она могла бы организовыватьэтнографические экспедиции в дебри его высказываний.

– Да. Только это был не просто случайный тип. Мы с нимпознакомились часа за три до того, как он ушел… Выпили пивка.

Дело обстоит именно так, как и предполагала Васька. Еслисейчас Ямакаси предъявит ей Тобиаса Брюггеманна, скульптора, она нисколько неудивится.

– И кто же это был?

– Тобиас Брюггеманн. Вот оно!

– Тобиас Брюггеманн, – с нажимом повторяет Ямакаси. –Помнишь, я говорил тебе о нем?

– Скульптор?

– Да. Он представился скульптором. Достаточноизвестным.

– И ты ему поверил?

– Он показал мне свои работы.