– Все кончено, – сказал врач. – Ваши легкие великолепны, можете спать спокойно.

– Вам лучше? – спросила медсестра.

Франсуаза едва кивнула. Она была изнурена, ей казалось, что никогда она не обретет силы и ей придется лежать всю оставшуюся жизнь. Она откинулась на спинку кресла, и ее понесли по коридорам. Голова ее была пустой и тяжелой, она заметила Пьера, шагавшего взад-вперед у двери палаты. Он с мучительным беспокойством улыбнулся ей.

– Все в порядке, – прошептала она.

Он сделал шаг к ней.

– Минуточку, будьте любезны, – сказала медсестра.

Повернув к ней голову, Франсуаза увидела ее такой крепкой на собственных ногах, и ее охватила тоска. Насколько сама она была беспомощна и немощна! Какая-то инертная масса, которую передвигают с помощью рук.

– Теперь вы должны отдохнуть, – сказала медсестра. Она поправила подушки, натянула простыни.

– Большое спасибо. – Франсуаза с наслаждением вытянулась. – Будьте любезны, скажите, что можно войти.

Медсестра вышла из палаты; за дверью послышалось шушуканье, и вошел Пьер. Франсуаза с завистью следила за ним глазами – ему казалось так естественно передвигаться по палате.

– Я очень рад, – сказал он. – Выходит, ты здорова как бык.

Наклонившись, он поцеловал ее; светившаяся в его улыбке радость согрела сердце Франсуазы; он не изображал эту радость нарочно, чтобы передать ей, а совершенно безвозмездно проживал ее сам; его любовь снова стала блистательной очевидностью.

– Какой отчаянный у тебя был вид в кресле, – с нежностью сказал Пьер.

– Я была почти без сознания, – ответила Франсуаза.

Пьер достал из кармана сигарету.

– Знаешь, ты можешь курить свою трубку, – сказала она.

– Ни за что в жизни, – отвечал Пьер. Он с жадностью посмотрел на сигарету. – Даже этого не следовало бы.

– Да нет, мое легкое восстановилось, – весело сказала Франсуаза.

Пьер закурил сигарету.

– А теперь тебя скоро доставят обратно. Вот увидишь, какое прекрасное выздоровление у тебя будет. Я достану тебе проигрыватель и пластинки, тебя будут навещать, ты будешь как сыр в масле кататься.

– Завтра я спрошу у доктора, когда он разрешит мне уйти, – сказала Франсуаза. Она вздохнула. – Но, кажется, я никогда больше не смогу ходить.

– О! Это быстро пройдет, – возразил Пьер. – Каждый день тебя ненадолго будут сажать в кресло, а потом на несколько минут ставить на ноги, и в конце концов ты сможешь совершать настоящие прогулки.

Франсуаза доверчиво улыбнулась ему.

– Похоже, вчера вы с Ксавьер провели замечательный вечер, – сказала она.

– Мы обнаружили довольно забавное место, – ответил Пьер.

Он вдруг нахмурился; у Франсуазы создалось впечатление, что она сразу вновь погрузила его в мир неприятных мыслей.

– Она рассказывала мне об этом с таким восторгом, – разочарованно сказала она.

Пьер пожал плечами.

– В чем дело, – продолжала Франсуаза. – О чем ты думаешь?

– О! Это не представляет интереса, – со сдержанной улыбкой ответил Пьер.

– До чего ты странный! Меня все интересует, – с некоторой тревогой сказала Франсуаза.

Пьер заколебался.

– Ну что? – спросила Франсуаза, глядя на Пьера. – Прошу тебя, скажи мне, что у тебя в мыслях?

– Я задаюсь вопросом, а не влюблена ли она в Жербера.

Франсуаза с изумлением посмотрела на него.

– Что ты хочешь сказать?

– Именно то, что говорю. И это было бы естественно. Жербер красив и очарователен, как раз такого рода очарование и привлекает Ксавьер. – Он отрешенно взглянул в окно. – Это даже более чем вероятно.

– Но Ксавьер слишком занята тобой, – сказала Франсуаза. – Она, похоже, была потрясена проведенной ночью.

Губа Пьера вытянулась вперед, и Франсуаза с тревогой вновь увидела тот резкий и слегка педантичный профиль, какого давно уже не наблюдала.

– Естественно, – высокомерно продолжал он, – я все еще в состоянии, если дам себе труд, предоставить кому-то возможность провести со мной потрясающие минуты. Но что это доказывает?

– Я не понимаю, почему ты так думаешь, – сказала Франсуаза.

Пьер, казалось, едва слушал ее.

– Речь идет о Ксавьер, а не об Элизабет, – отвечал он. – То, что я представляю для нее определенную интеллектуальную привлекательность, – бесспорно. Однако она наверняка не делает ошибки смешивать.

Франсуаза испытала шок; ведь это своей интеллектуальной привлекательностью Пьер когда-то заставил ее полюбить себя.

– Она чувственна, – продолжал он, – и ее чувственность неподдельна. Ей нравится моя беседа, но ей хочется поцелуев красивого молодого человека.

Досада Франсуазы усилилась, ведь ей нравились поцелуи Пьера. Не презирал ли он ее за это? Однако речь шла не о ней.

– Я уверена, что Жербер не ухаживает за ней, – сказала она. – Прежде всего он прекрасно знает, что ты ею интересуешься.

– Ничего-то он не знает, – возразил Пьер, – он знает только то, что ему говорят. И потом, вопрос не в этом.

– Но, в конце-то концов, ты что-то заметил между ними? – спросила Франсуаза.

– Когда я увидел их в саду, меня поразило это как очевидность, – сказал Пьер, начиная грызть ноготь. – Ты никогда не замечала, как она смотрит на него, когда думает, что за ней не наблюдают: можно подумать, она хочет его съесть.

Франсуазе вспомнился тот жадный взгляд, который она перехватила в рождественский вечер.

– Да, – сказала она, – но Ксавьер также в восторге и от Поль Берже. Это мгновение страсти, но не настоящее чувство.

– А ты не помнишь, в какой она была ярости, когда однажды пошутили насчет тети Кристины и Жербера, – заметил Пьер. Казалось, он готов был съесть свой палец до самой кости.

– Это было в тот день, когда она с ним познакомилась, – сказала Франсуаза. – Не думаешь ли ты, что она уже его любила?

– А почему нет? Он сразу ей понравился.

Франсуаза задумалась. В тот вечер она оставила Ксавьер одну с Жербером и, когда снова встретилась с ней, Ксавьер охватила странная ярость. Франсуаза задавалась вопросом, а не был ли он с ней невежлив? Но, возможно, напротив, Ксавьер сердилась на него за то, что он слишком ей понравился. И через несколько дней случилась та самая странная нескромность…

– Что ты об этом думаешь? – нервно спросил Пьер.

– Пытаюсь вспомнить, – ответила она.

– Вот видишь, ты сомневаешься, – настойчивым тоном продолжал Пьер. – О! Есть множество признаков. Что у нее было в голове, когда она рассказала ему, как мы не взяли его с собой?